Великая русская революция, 1905–1921 - [27]

В целом, особенно в первые месяцы 1917 г., приходилось решать не только проблему власти, но и проблему главенства. И Временное правительство, и Совет не были уверены в своей легитимности и в масштабах своих полномочий. Либеральные вожди нового правительства, решительно стоявшие на стороне законности, болезненно осознавали, что они, по сути, представляли собой самозваный комитет членов распущенной Государственной думы, которая сама по себе была выбрана на основе ограниченного и неравноправного избирательного закона. Назвав свое правительство «временным», они ясно давали понять, что берут власть в государстве лишь временно, до тех пор, пока не будут проведены полноценные демократические выборы, требовавшие избрания Учредительного собрания, которому предстояло заложить основы легитимного конституционного строя. С другой стороны, хотя Совет регулярно критиковал политику и действия правительства от имени тех социальных групп, которые он представлял, и хотя его способность вывести на улицы рабочих и солдат делала его реальной политической силой, социалистические лидеры Совета утверждали, что их роль – защищать интересы конкретных классов, а вовсе не всей нации. Разговоры о «советской власти» были для них неприемлемы и даже отдавали безумием. Такая политическая умеренность диктовалась идеологическими убеждениями, представлениями об историческом опыте и о реальности. Эти люди полагали, что непосредственная цель революции заключалась в установлении демократии и гражданских прав – задачах, традиционно связывавшихся (особенно при марксистском подходе к истории) с исторической ролью либеральной буржуазии. Идея свержения этого класса и строительства социализма казалась в лучшем случае преждевременной и даже самоубийственной с учетом продолжавшейся войны, а также в силу того, что Россия была слишком неразвитой и в социальном, и в культурном плане для такого радикального эксперимента. Лидеры Совета четко давали понять, что желают влиять на правительство, но не контролировать его: подталкивать нерешительную, но обладающую соответствующими полномочиями «буржуазию» к установлению республики, гарантиям социальных прав и подготовке выборов в будущее Учредительное собрание.

Временное правительство приступило к осуществлению смелой программы гражданских и политических реформ: оно освободило тысячи политических заключенных и ссыльных, провозгласило свободу слова, печати, собраний и союзов, подтвердило право рабочих на забастовки, отменило порку, ссылку в Сибирь и смертную казнь, упразднило юридические ограничения национального и религиозного характера, восстановило действие конституции Финляндии, обещало независимость Польше и вообще выступало за наделение более широкими полномочиями институтов местного самоуправления по всей России и империи, наделило женщин правом голоса и правом баллотироваться на выборные должности (после некоторых первоначальных колебаний, которые сразу же вызвали протесты со стороны женщин, включая уличные демонстрации женщин-работниц) и начало подготовку к выборам в Учредительное собрание на основе всеобщего, тайного, прямого и равного избирательного права. Несомненно, на тот момент это было самое либеральное правительство в мире, причем не только на словах, но и на деле. Но в то же время оно сочло затруднительным – и по идеологическим, и по практическим причинам – решить три принципиальных вопроса. Во-первых, оно не могло немедленно удовлетворить требования крестьян о передаче им дополнительной земли. Вообще говоря, оно начало разработку земельной реформы. Но в то же время стояло на том, что окончательные решения о перераспределении собственности должно принимать правительство, избранное демократическим путем. Во-вторых, оно было не в состоянии покончить с перебоями в снабжении и в работе экономики. Для этого как минимум требовался такой уровень государственного контроля над общественной и экономической жизнью, который был неприемлем для либералов. В-третьих, оно не могло покончить с войной, да и не желало одностороннего выхода России из борьбы, которую рассматривало как противоборство демократических наций с германским милитаризмом и авторитаризмом.

Как любил говорить Николай II, Петербург – это еще не Россия: лояльные крестьяне и горожане из провинции не были похожи на смутьянов, населявших столицу. Тем не менее Февральская революция немедленно породила сильный отклик по всей империи. В провинциальных городах улицы заполнили восторженные демонстранты (первоначально их разгоняли полиция и казаки), которые распевали революционные песни, несли транспаранты с лозунгами в поддержку нового строя и устраивали бесчисленные митинги протеста. Создавались партии и советы. Новые местные власти арестовывали и разоружали военных и полицейских, защищавших старый режим, и заменяли местных чиновников администраторами, выступающими за новое правительство. В нерусских регионах империи творилось то же самое с таким важным дополнением, как требования этнической и национальной автономии. Более того, возможно, самым непосредственным следствием революции за пределами столицы был разгул местничества – не в последнюю очередь потому, что у правительства в Петрограде отсутствовали возможности для утверждения своей власти на местах. В деревнях, где жило большинство населения, крестьяне отзывались на известия о революции своеобразными изъявлениями восторга и ее поддержки: задерживая и порой избивая полицейских и чиновников старого режима, организуя сельские комитеты, но в первую очередь рассказывая всем, кто был готов их слушать, что главная цель революции должна заключаться в передаче всей земли в руки тех, кто ее обрабатывает