Великая река - [9]

— Что мне отец? — Во тьме ее глаза сверкнули странно, дико: — Я дочь атоллов, моя мать была кауна! Я задохнусь в каменных мешках Нан-Катарала. Ветер и волны с детства были моей колыбелью. Отец же принуждал меня быть жрицей в Храме. Я ненавижу его!..

Тангол задумался.

— Хорошо… поговорю с Ваахоа. Завтра!

— Уже поздно! — горячим шепотом проговорила Этоа. — Ибо в полдень с восточных атоллов приплыл мой дядя по матери и сказал: "От южного горизонта плывет Тумунуи".

Тангол отшатнулся, впился взглядом в сверкающие зрачки.

— Это правда?! Действительно плывет Тумунуи?

Широко распахнув бездонные глаза, Этоа твердила в пароксизме отчаяния:

— Все рушится… Тумунуи будет беспощаден! И стены Нан-Мадола порастут травой забвения. Боги отвернутся от нас, камни обрушатся в бассейн Угря. Хааннах!.. — Она повернулась и исчезла во мраке.

Тангол и Ваахоа с верхней галереи Нан-Катарала напряженно всматривались в горизонт. Белесый Кива полого вздымался к черте окоема, и оттуда к острову Матоленим медленно подплывали огромные двойные каноэ. Их было множество.

— Как быстро отыскал Нан-Мадол мой брат… — пробормотал Тангол с удивлением. Он забыл, что с момента бегства в Нан-Мадол минуло более года.

Ваахоа разом сник, безвольно прислонился к колонне Храма. В душе жреца были пустота и отчаяние. Неужели все потеряно, и он никогда более не увидит Серых скал, где его ждет Пинтод, не услышит шума зеленой стены леса, плеска Великой реки?

На причалах собралась огромная толпа. В нижнюю бухту стремительно влетело узкое черное каноэ с косым парусом и пучком травы на мачте. То был знак бедствия! "Похоже на пирогу кауна, — подумал Тангол. — Кто это?" Размазывая по свирепому лицу траурную краску, посланец кауна хрипло восклицал:

— Горе Нан-Мадолу! Идет Тумунуи!.. Будет страшная битва!

Заметив Тангола, вождь скорбно кивнул ему. Прибежавшие из Нан-Танаха телохранители подняли кауна на плечи и скорым шагом понесли к тшаутелуру. Еще долго звучал вдали низкий бас вестника беды: "Лю-у-уди! Идет Тумунуи…"

В гаванях началась паника: десятки судов из Гавайиды, Сипангу, с атоллов спешно выбирали якоря. К полудню порт вымер.

Тангол снова вернулся в Нан-Катарал. "Неужели Момо помог Тумунуи отыскать Нан-Мадол? Нет, он не мог сделать этого", — думал он, угрюмо глядя, как толпы воинов переправляются на плотах к островкам Томуна.

Ваахоа недвижно стоял у колонны. Вдруг он уныло покачал головой и застонал:

— Все рушится, друг мореход! Ночью, перед рассветом, Ватеа сказал мне: "Каноэ готово, можно отплывать". А я, глупец, отложил до утра. И вот оно, это утро!.. Горе мне!

В полдень флот Тумунуи медленно втянулся в гавань. Горожане лихорадочно укрепляли подступы к Нан-Танаху. Повсюду сновали жрецы, выкрикивая: "Лю-юди! Готовьтесь к битве! Нан-Мадол недоступен врагу".

Огромные двойные каноэ Тумунуи, продвигаясь вдоль Нан-Молукана, высаживали отряды воинов. Оглашая воздух диким свистом, они карабкались на террасы и насыпи. Устилая своими телами базальтовые платформы, облепили укрепления Томуна… Хрипы и стоны раненых, крики сражающихся — все это катилось в сторону внутренней гавани. Томун едва продержался до заката — и пал. Флот Тумунуи заполонил бухты, факелами запылали немногие боевые каноэ Нан-Мадола… К ночи разразился шторм, и ураганный ветер гнал на город тучи искр, тлеющие паруса, обломки мачт. Нан-Мадол горел. Огненное зарево охватило полнеба.

Нан-Мадол не спасли колоссальные стены — наступавшие пробили их таранами. Зато под грандиозной платформой, где высился Нан-Танах, яростный бой длился больше суток. Тшаутелур и вожди, забывшие за годы мира искусство сражаться, велели уцелевшим воинам втащить наверх базальтовые блоки и закрыть ими все входы во дворец. Горожанам роздали оружие, приказали до конца оборонять платформу. Вместо этого они пошли сдаваться южным варварам. Однако Тумунуи не понял их намерений — и все они были перебиты.

К утру полусгоревший Нан-Мадол сдался. Лишь дворец Нан-Танах не покорился. К нему на плечах дюжих телохранителей поднесли Тумунуи. Поглядывая на черные стены, правитель сказал с усмешкой:

— Ну что ж, тшаутелур сам залез в ловушку. Тем лучше!

Ваахоа и Тангол тоже были в числе защитников Нан-Мадола. Осознав к утру, что все кончено, они подземным ходом возвратились из Нан-Танаха в Храм. Задыхаясь от усталости, в покрытой копотью одежде поднялись на крышу Нан-Катарала… Близился новый день, жарко пылала на востоке заря. Укрепления Томуна курились чадным дымом, а в бухтах и каналах не было видно воды: так густо стояли там каноэ Тумунуи.

— Мы проиграли, друг… — потерянно сказал Ваахоа. Тангол сел на каменные плиты, опустил голову.

— Может, еще отыщем каноэ и Ватеа? — с трудом разжал он запекшиеся губы.

Жрец не ответил. Сдавив пальцами виски, он глухо повторял:

"Мы опоздали… Пинтод не дождался меня. Прости, отец".

Тут на крышу, словно вихрь, ворвалась Этоа. Ее огромные глаза сверкали, волосы разметались по плечам. Она хриплым, неузнаваемым голосом закричала:

— Пал Нан-Танах!.. Предатели указали Тумунуи тайные ходы во дворец. Скоро варвары придут и сюда. Бегите!.. Я видела Ватеа, он велел вам спешить к северной бухте Волеаи. Каноэ там!