Великая мелодия - [9]

Рядом с Комитетом наук находился закрытый наглухо красный монастырь Чойжин-ламы. Каждый день, отправляясь на занятия, я проходил мимо монастыря, и его ворота всегда были заперты; за стенами, по всей видимости, никого не было. У стен лежали огромные черные тибетские доги с желтыми пятнышками над глазами. Собаки считались священными, их называли «людоедами». Они никогда не лаяли. Красные беседки храмов с круглыми окнами вызывали представление о какой-то тайне.

Теперь тайна распахнула двери. Мы шагали по пустынным дворам. Храмы и храмики стояли с растопыренными черепичными крышами, будто намереваясь взлететь. Храм Милосердия, храм бога-прорицателя Ядама, храм Ундур-гэгэна… Красные храмы на белых основаниях. Много красного, малинового, синего. Золоченые притолоки дверей, золотые драконы, разные деревянные столбы, на створках дверей — изображения четырех молний. Каменные львы, слоны и обезьяны. Бронзовый субурган — ступа тысячелетней давности, огромные коралловые маски, изображающие бога Жамцарана.

Откуда-то издалека доносился голос Дамдинсурэна:

— Вес одной такой маски тридцать килограммов!..

Ряды уродливых позолоченных многоруких и многоголовых статуй в настенных алтарях и большая статуя Шакья-муни, парчовые хоругви, зеленые молитвенные барабаны, пятицветные знамена.

…И я увидел ее… Обнаженная богиня благожелательно улыбалась мне, и в этой улыбке была земная чувственность, нечто вызывающее трепет. Она сидела на цветке лотоса, который как бы не имел к ней никакого отношения, сидела, поджав левую ногу и положив правую руку на колено другой сильной ноги. Она могла бы быть Афродитой или Венерой древних эллинов и римлян, только формы ее были гораздо женственней, в них отсутствовала абстрактная божественность.

— Это скульптурный портрет его жены! — сказал Дамдинсурэн. — Жены великого скульптора Дзанабадзара…

— А как ее звали?

— Не знаю. Никто не знает. Она была дочерью простого пастуха. Вот все, что нам известно. Талантливая художница, скульптор, помощница Дзанабадзара. В народе ее зовут Дулма — заступница, мать. Силой своей любви он сделал ее богиней. Считал, что в ней воплощена женская энергия Вселенной. Дзанабадзар, или Ундур-гэгэн, или же Громовая стрела знания, происходил из знатнейшего рода Тушету-хана. Высшее тибетское духовенство, желая привлечь Тушету-хана на свою сторону, признало его сына Громовую стрелу главой желтой религии ламаизма в Монголии. В пятилетием возрасте он сделался главной политической фигурой. Он нарушил ламаистский обет безбрачия. Тибетские первосвященники потребовали, чтобы он прогнал Дулму. Дзанабадзар ответил: скорее отрекусь от высокого духовного звания, от всех почестей, но не от той, которая стала частью меня самого. В то время Ундур-гэгэн был также настоятелем монастыря Эрдэнэ-дзу и часто выезжал туда, оставляя юную жену одну. Разъяренные ламы в его отсутствие отравили Дулму. Ей шел двадцать первый год. В память о ней Дзанабадзар изваял двадцать одну бронзовую статую богини Тары в гневном и спокойном образах. Вот этой, главной статуе Тары-Дари-эхэ Пунсалдулмы, придал черты лица покойной жены, заставил церковных сановников стать перед ней на колени… Ведь Тара — воплощение беспредельного страдания.

Я всматривался в черты бронзовой богини Тары, рожденной из слезы Аволокитешвары, оплакивавшего страдания мира, и вспомнил про Эрмитаж, отдел Древнего Египта. Даже сейчас, вспомнив эту историю, я испытываю щемящую боль: высокопоставленный мемфисский сановник обращается в письме к своей умершей жене с просьбой избавить его от преследований, ибо вот уже три года, истекших после ее смерти, он не может ни забыть ее, ни излечиться от снедающей его тоски… Он просит… не понимая, что смертельно ранен любовью и что та, которой больше нет, не в силах освободить его от страданий…

— Почему бы вам не написать о них! — сказал я Дамдинсурэну.

— Придет время — напишет другой, — ответил он. — Личность Дзанабадзара привлекает нашего писателя Ринчена. Дзанабадзар знал ныне утраченные тайны невыцветающих минеральных красок, рисовал, стремясь отойти от плоскостной живописи, дал понятие о перспективе, светотени. Многое сохранилось, многое затеряно. Взгляните на портрет его матери или на икону, где изображен бог Манзушир. Не бог, а бесконечно усталый человек. Дзанабадзар был настоящим портретистом…

Собиратель сокровищ монгольской культуры Дамдинсурэн сказал, что иконы и скульптуры Ундур-гэгэна пока не собраны в одном месте. Их надо еще разыскать в отдаленных монастырях, проверить статуи и полотна в монастыре Эрдэнэ-дзу, где Ундур-гэгэн жил до двадцати лет и где похоронена его мать Ханджамц.

И мне сразу же захотелось увидеть этот неведомый Эрдэнэ-дзу, самый старый монгольский монастырь, набитый, по словам Дамдинсурэна, сокровищами искусства; именно здесь князья совершили поклонение первому Ундур-гэгэну Дзанабадзару, а зодчие в его честь воздвигли храм Прочного счастья. Был в Эрдэнэ-дзу еще храм Времени, как-то связанный с именем Ундур-гэгэна.

— Существует еще один храм, который до сих пор не обнаружен, — добавил Дамдинсурэн. — Он затерян в неведомых горах. Это мастерская Дзанабадзара, или храм Творчества. На высокой скале Дзанабадзар приказал построить этот храм, который по-тибетски назывался Дубхан. Здесь хранились его лучшие статуи и картины. В двадцатистворой юрте, во