Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018 - [95]

— John Kebich came up with a character eight addict,[60] — сказала она осуждающе.

— Это большое прегрешение, — через силу согласился всё ещё расстроенный Феликс.

Лифт остановился, и они оказались в холле. Гринёва по-прежнему делала равнодушный вид и беспечно болтала с Глебом Исаковым, который вился вокруг неё, как комар, почуявший кровь. Значит, это игра? Значит, она меня не любит? — думал Феликс, не смея взглянуть в их сторону. Кровь отлила у него от лица, кожу словно стянуло алебастровой маской.

— А не обсудить ли нам это за бутылкой водки? — в третий раз предложил Глеб Исаков.

Он старался не глядеть на Феликса. Лицо его было угодливым и льстивым. Феликса передёрнуло. Вот кто остался в прошлом веке, вот кто настоящий «совок», ибо, несмотря на «новую свободу» и «журналистику без оглядки», он всего боялся. Боялся ступить не так, боялся сказать лишнее слово. Поэтому больше глубокомысленно молчал, а если и выражался, то короткими, рублеными фразами. На начальство это производило огромное впечатление, оно почему-то решило, что за этим скрывается большой ум. Феликс же раскусил этого угодника в два счёта, как только первый раз увидел его. Глеб Исаков умел вызывать к себе сильное чувство неприязни. С тех пор это чувство в Феликсе не уменьшалось, а наоборот, только возрастало. И конечно же, он теперь мог с превосходством смотреть на своего врага, ибо враг этот не знал своего даже ближайшего будущего, а Феликс знал, и знал, что надо делать.

— А что натворил Виктор Бергамаско? — спросил он, чтобы только отвлечься, чтобы только не мучиться неразрешимым вопросом в отношении Гринёвой и Глеба Исакова.

Гринёва подула на чёлку и сотворила очередной фокус с рыжим облаком. Сердце у Феликса сладко ёкнуло. Рыжая чёлка сводила его с ума. Рыжая чёлка была вершиной совершенства. Рыжая чёлка была вестником его преждевременной смерти от гепатита А.

— Он придумал английского солдата, застрелившего подростка в Белфасте, — с разоблачительными нотками в голосе сообщил Александр Гольдфарбах и нагнулся, чтобы заглянуть Феликсу в глаза и проверить его реакцию.

Феликс ответил жёлчно:

— Я умилен, — любил он так поддеть, когда собеседник оказывался в слабой позиции.

— Чему? — не понял Александр Гольдфарбах и уставился на него, как профессор ботаники, то есть абсолютно бессмысленно, осуждая Феликса с точки зрения непонятно какой морали, но уж точно не христианской, ибо в Библии сказано: «Возлюби ближнего своего, как самого себя».

Они на своём Западе или слишком наивные, или мазохисты, впервые с неприязнью подумал Феликс. Да у нас таких фокусников пруд пруди. Нет, конечно, они не пулицеровские лауреаты, попроще, но тогда получается, что вся западная журналистика ничего не стоит, что она построена на лжи и лицемерии, что они прошли свою часть пути и теперь пытаются учить нас жизни.

Примерно об этом Феликс и сообщил Александру Гольдфарбаху, заставив его погрузиться в тягостные раздумья.

— Нет… — озадаченно сказал он через минуту, — почему же? Мы очищаем свои ряды…

— In our instinct of self-preservation,[61] — заверила его Нора Джонсон, которая прекрасно понимала по-русски, но не умела говорить.

Они вышли на улицу. Воздух был свеж и наполнен запахами сосны. На небе висела огромная жёлтая и порочная луна, призывая людей действовать согласно своим низменным инстинктам. Город лежал в низине и переливался огнями. Подбежал испуганный охранник:

— Господа… господа… по закону шариата алкогольные напитки можно распивать только в помещении гостиницы.

Александр Гольдфарбах посмотрел на него так, словно увидел чёрта, и чуть ли не перекрестился. Глеб Исаков возмущённо взмахнул руками, собираясь улететь в чёрное небо, где у него обитал двойник. Нора Джонсон ничего не поняла. А прекрасная Лора Гринёва загадочно улыбнулась, словно она одна знала, чем всё кончится. И действительно, не переться же нам обратно в гостиницу, подумал Феликс, это не по-русски.

— А знаешь, что такое Америка? — Александр Гольдфарбах ткнул охранника холеным пальцем в грудь.

— Да, сэр, — кивнул охранник. — Америка — это…

— Не напрягайся, — сказал Глеб Исаков.

— Хорошо, — согласился охранник.

— Это очень могущественная страна, — заверил его Александр Гольдфарбах. — Ты даже не представляешь, какая могущественная!

— Да, сэр, — испуганно согласился охранник.

— Ты лучше подскажи, где нам пристроиться. Мы будем вести себя паиньками.

— Сэр, меня выгонят с работы… — сказал охранник не очень твёрдо и, ища поддержку, с мольбой посмотрел на Феликса.

Феликс пожал плечами, говоря тем самым, что он не комментирует действия Александра Гольдфарбаха.

— Слушай, что тебе говорят, — вмешался в спор Глеб Исаков, — и ты станешь счастливым человеком.

— Это тебя успокоит, — Александр Гольдфарбах сунул ему в карман формы купюру.

— Сэр, меня всё равно уволят, а сейчас очень трудные времена.

На этот раз его голос был ещё менее твёрд, в нём проскальзывали панические нотки. Похоже, он знал, что такое жизнь, и страшился её.

— Ничего, — похлопал его по плечу Глеб Исаков, — возьмёшь автомат и пойдёшь воевать в Россию.

Как всегда, он нёс ахинею, как всегда, он был глуп в своих умозаключениях. Нора Джонсон ничего не сказала, потому что мало что поняла. Гринёва же промолчала, потому что знала, чем, где и как заканчиваются все русские пьянки. Надо родиться в России, чтобы понимать значение выпивки для русской души, подумал Феликс. Выпивка была национальным гимном, знаком, судьбой!