Великая Эвольвента - [20]
Пётр предпочёл последнее.
Выбор этот, видно, нелегко дался царю, ибо, ведая о пренебрежении и враждебности к России со стороны Запада, знал он цену потенциальной «дружбе» [22]. В то же время царь, как политический деятель и прирождённый геополитик, отнюдь не был свободен в своём выборе. Объективно его решение предопределено было реальностью внутриполитического, этнокультурного и экономического порядка. Суть её (скоро отражённую в петровских реформах) можно сформулировать следующим образом: сможет ли Страна, повернувшись лицом к Западу (т. е. заинтересовав собой, создав партнёрские отношения и научившись чему-нибудь), адаптировать и, не причинив ущерба себе, культурно подчинить туземные племена огромных ареалов? Если этого не случится, если Страна духовно и социально не осилит «дух» степно-таёжного мира, то не разделит ли она его внеисторическое бытие? Не окажется лив разрывеевропейской цивилизации и степной стихии, что означает распад государства на разнонаправленные (культурные, этнические и пр.) составляющие?! Эти вопросы в той или иной форме, наверное, стояли перед самодержцем. На них, не торопясь и «не слушая» царя, отвечала вся последующая история.
Принимая в расчёт неуклонное техноматериальное развитие Европы, для России недопустимо было привычно-неторопливое житие в «пространстве» бездеятельной созерцательности. Сомневаясь в способности решать назревающие проблемы с опорой лишь на опыт отечественной жизни, Пётр принял решение интегрировать Страну в систему европейских ценностей, апробированных в историческом бытии и в практической жизни реже дающих сбой. Реформы императора взбудоражили общество и усилили духовное противостояние. Между тем, они были призваны обновить сферы государственной жизни, не отрицая и не противостоя основам народного бытия, которое выражалось отнюдь не в заросших бородах и посконных портах.
Начало деятельности Петра показывает твёрдое намерение облагородить «заросший лик» дворянского общества, придать бытию форму, пригодную для новых исторических реалий. В его намерения не входило изменить духовное бытие Страны. Пётр «Не презирал страны родной, /Он знал её предназначенье», – скажет об этом А. Пушкин. Уверенный в своих планах, Пётр, по словам Вольтера, «на кончике уха» империи (а на самом деле – на финских болотах) закладывает Санкт-Петер-Бурх – новую столицу России. «Куда ты скачешь, гордый конь, и где опустишь ты копыта?», – писал Пушкин, с беспокойством вглядываясь в будущее Страны. А тогда Пётр настойчиво искал «коридоры» в Европу, ибо не хотел, чтобы Россия стала для Запада «порогом». Русский царь понимал нелепость односторонней, отгородившейся от мирской жизни «византийской» устремлённости «в небеса», которая на земле несёт гибель государству. Поэтому стремился усовершенствовать бытийную ипостась Страны. «Надлежит трудиться о пользе и прибытке общем, который Бог нам пред очами кладёт как внутрь, так и вне, отчего облегчён будет народ», – вразумлял он своих соратников.
Самодержец неустанно проводил мысль о том, что в заботе о душе не следует забывать о благоустройстве внешнего бытия, «дабы с нами не так сталось, как с монархией греческою».
Важная стратегическая мысль! Однако, реализуя её, Страна надолго отклонилась от векового уклада. Пройдёт немного времени, и в каменном Питер-граде греческий строительный модуль будет соседствовать с итальянским барокко под гипнотическими взглядами египетских сфинксов, а казарма, увы, надолго станет символом новой столицы. «Петербург воплотил мечты Палладио у полярного круга, замостил болота гранитом, разбросал греческие портики на тысячи вёрст среди северных берёз и елей. К самоедам и чукчам донёс отблеск греческого гения, прокалённого в кузнице русского духа», – скажет о питерской архитектуре философ Георгий Федотов. Словом, не всё происходило по воле, хотению и планам царя, ибо, начавшись с него, не им продолжилось.
Итак, Запад надолго прописался в бытии нового города.
На фоне устроения города рассмотрим принципиальную связь Страны со структурой государства.
Государственность Древней Руси (не путать с народной её ипостасью, тождественной Стране и Отечеству) изначально несла в себе «единство» общинно-языческого характера, которое, став принципом отношений, не могло обезопасить Киевскую и Московскую Русь от междоусобиц. К тому же, не имея в своей основе экономического содержания и далеко идущих политических целей, усобицы носили условно-политический, или лучше сказать – «внутрисемейный», а в контексте мировой истории – несобытийный характер. В то же время усилиями русских иерархов (в первую очередь св. Сергия Радонежского) собравшаяся в кулак
