Великая битва у Малого пруда - [49]

— Какой смысл созывать совет командиров? — громко сказал Санду. — Я считаю так: все здесь в сборе. Кто за то, чтобы принять к нам пионерок Нину и Родику, подымите руки!

В первую минуту никто не шелохнулся. В глазах девочек вспыхнула тревога. Но вот поднялась одна рука, потом другая, ещё… и ещё…

Петрикэ поднял руку последним и впервые приветливо улыбнулся той самой девочке, с которой до сих пор он обходился так сурово, хотя она была его соседкой и к тому же сверстницей. Нина ответила ему широкой, радостной улыбкой, как бы говоря: «Я писала о тебе в дневнике. Собиралась зачеркнуть, но раздумала».

…Вот такое событие совершилось в жизни порта Малый пруд, событие, узнав о котором Влад сказал сестре Петрикэ: «Вот как ребята сами действуют… — И, улыбаясь, добавил: — Но кое-когда и мы бываем им дружны».

* * *

Вечером в ту пору, когда по улице разносится приятный запах супа, жаренной картошки, а в окнах можно увидеть ужинающие семьи, шофёр Мирон Негулеску возвращался домой. Он был задумчив, как и раньше, перед уходом из дому. Но если тогда его мыслями владели гнев и досада, то сейчас он и сам не мог бы разобраться, что с ним происходит. Он испытывал странное чувство, которое возникает у нас после какого-нибудь откровения.

Перед уходом из дому он обозлился на Нику, потому что тот явился весь в тине, потерял сандалию.

«Не знаю, что и делать с этим мальчишкой! Просто сладу с ним нет!» Мирон Негулеску оделся и пошёл в парк. Решил, что там скорее успокоится. Он прошёлся по аллеям в поисках свободной скамейки, но все были заполнены. И только одна, под липой, почти пустовала. Там сидел мужчина, примерно его ровесник, в форме железнодорожника и читал газету.

— Можно здесь сесть? — спросил отец Пику.

— Пожалуйста, — ответил железнодорожник и подвинулся на кран скамейки.

Мирон Негулеску сел, рассеянно посмотрел по сторонам, потом взглянул на газету. Сосед заметил это.

— Хотите почитать?

— Нет, благодарю, я так просто…

— А то, если хотите, пожалуйста, — настаивал железнодорожник. — Я уже всю прочитал.

— Нет, нет, спасибо! Я утром читал.

— Вы тоже читаете «Учительскую газету»? Вы, случайно, не учитель?

Мирон Негулеску только теперь разглядел название газеты. Он ответил:

— Нет, я не учитель. Когда я сказал, что уже читал, я имел в виду центральные газеты.

Железнодорожник снял очки, вложил их в парусиновый футляр и, смеясь, сказал:

— Я тоже не учитель, да мне и не стать им с моим-то образованием. Но я — отец, а в этой газете много интересного и для родителей.

— Я тоже отец, — со вздохом сказал Мирон Негулеску.

— У вас много детей?

— Много?.. Этого еще не хватало! Тут от одного поседеешь. Упрямый, каких свет не видел. Просто ума не приложу, что с ним и делать! Бьёшь его, и всё равно не помогает.

— Ну, битьём вообще никогда ничего не сделаешь, — сказал собеседник.

Мирон Негулеску насмешливо посмотрел на него:

— Ваш, видно, ещё младенец и пока не начал озоровать.

Сосед весело рассмеялся:

— Да, есть и младенец, а кроме него, ещё девять.

— Что? — ужаснулся Мирон Негулеску. — У вас десять человек детей?

— Да, десять, доброго им здоровья и вашему тоже!

— Вот это да! Десять человек! — не унимался отец Нику. — И как же вы управляетесь? Как вы можете сладить с ними? У вас дома, наверно, сущий ад.

— Напротив. Не знаю, каково в раю, но думаю, что у нас дома веселее.

— Они, наверно, очень боятся вас.

— Вот уж нет! Уважают меня, это верно. И я, в свою очередь, уважаю их.

— Это что же, и младенца значит? — засмеялся Мирон Негулеску.

— А как же! Уважаю его сон, покой. А у остальных — человеческое достоинство.

— Интересно… А когда случается всыпать им, как тогда… уважаете их достоинство?

— Я никогда не бил детей, — невозмутимо ответил тот, хотя в вопросе была явная ирония. — Бить — значит унижать. Даже животные этого не любят, тем паче люди. Побитый ребёнок чувствует, что пренебрегли его достоинством, он озлобляется и ещё больше упорствует. Нет, битьём ничего хорошего не добьёшься.

— А что же делать, если он выводит меня из терпения?

— Поговорите с ним, помогите ему осознать вину, докажите, убедите, что он неправильно поступил, чтобы он больше не повторял этого…

— Словно это поможет! — скептически сказал Мирон Негулеску.

— А вы пробовали и увидели, что не помогает?

Тот ответил не сразу. Лишь после того, как сосед повторил вопрос, он задумчиво сказал:

— Не пробовал…

Долго продолжалась их беседа, до самых сумерек. И чем дольше они говорили, тем больше располагал к себе этот человек, с которым Мирона Негулеску свёл случай. Он так спокойно, дружелюбно и тепло говорил о вещах совершенно новых и необычайно интересных для отца Нику!

— Вы знаете, товарищ, вы мне просто очень понравились! Я рад, что встретился с вами, — восторженно сказал Мирон Негулеску.

— И я очень рад, что смог быть вам полезен, — ответил железнодорожник. — Дети — самое дорогое, что у нас есть. Без них и жизнь была бы скучной и старания наши бессмысленны. Боремся мы и трудимся для себя, но думаем и о будущем. А ведь наше будущее — это дети, не правда ли?

Они расстались друзьями, крепко пожав на прощанье руки.

— Мирон Негулеску, шофёр городского совета.