Великаньи забавы - [8]
— Да, могут и заболеть, — согласился капитан. — Пойдёмте посмотрим.
Вышли на палубу.
Корабль с машиной в двенадцать тысяч лошадиных сил кренило так, что мачты чуть не касались волн.
— Попробуем доить! — прокричал капитан вахтенному. — Давайте команду.
Завыла сирена.
Первыми на палубе появились девушки — Зина и Валя, буфетчицы. Прежде им даже и видеть не приходилось живых коров, только на картинках и в кино, а тут заделались доярками. Мало того, им было поручено весь экипаж научить этому «народному искусству».
Кличек животных никто не знал. Известен был только «Байкал» — племенной бык. Но моряки щедро раздавали коровам новые имена.
— Стой, Зорька, стой! Для тебя же лучше, — успокаивал пятнистую холмогорку усатый матрос с завязанной шарфом щекой. Он старался, чтобы его хриплый, простуженный голос звучал ласково.
>>— Стой, Зорька, стой! Для тебя же лучше.
Сбоку Зорьки приспосабливался его товарищ. Всё моряки сделали для коровьего путешествия, но вот скамеечки для себя забыли. Как без них доить? На корточках долго не усидишь. А на корабле стулья наглухо к полу привинчены, да и не годятся — высоки.
Моряк, изгибаясь, как акробат, ёрзал на коленях по качающейся палубе. Струи молока летели во все стороны и меньше всего в подойник.
Зорька нетерпеливо переступала ногами, а когда судно уж очень сильно валилось набок, даже приседала. Она прислушивалась к разговору, едва слышному среди посвиста ветра и гула волн: человеческая речь её успокаивала.
В это время по соседству, к другой корове, такой же рыжей масти, подсаживался, а точнее, прилаживался пожилой моторист из машинного. Он что-то хитрил: на коровьем хребте, на самом крестце, затягивал морским беседочным узлом смоляную верёвку — линь, пропустив его вокруг туловища.
Усач с больным зубом перекинулся на соседа:
— Ты куда, дед, ей узду надеваешь? Голова-то впереди!
Но моторист на балагура никакого внимания, посапывал и продолжал своё — подвязывать снизу к «узде» ведро.
— Теперь ты ещё и себя к хвосту привяжи, чтобы надёжнее, — не отставал советчик, завидуя в душе: кажется, у моториста с дойкой наладилось.
Корова, правда, пыталась поддеть ногой какую-то странную обузу под животом, но молоко отдавала: что поделаешь, всё стало странным. Обычное благодушно-томное выражение глаз животных пропало, они взирали на этот новый неустойчивый мир с беспокойством, приглядывались ко всему с тревогой…
— Потерпи, Маша, потерпи, — твердил своей подопечной третий дояр и успокаивал её: — Вот войдём в лёд, там не качает.
На следующие сутки и в самом деле услыхали с мостика:
— Слева вижу лёд. До кромки семь миль!
Корабль стал разворачиваться носом к торосистому, покрытому снегом полю.
«Как быстро, однако, зима наступила! — наверное сказали бы бурёнки, имей они дар речи. — И недели не прошло, как жара была».
Дизель-электроход вошёл в снежно-ледяную кашу, как в трясину, и завяз. Капитан не уходил из рубки.
— Лево на борт!
— Есть лево на борт!
Приказание рулевым выполнено, но стрелка компаса неподвижна.
— Право на борт!..
Постепенно корабль раскачали. Между его корпусом и льдом появились зазоры. Ещё одно усилие машин — и судно высвободилось из ледяных клещей. Так и шли, по миле в час.
Перемена климата на коровах мало отразилась. Они исправно давали молоко.
Молоко! Его стало так много, что и девать некуда!
— Уж заодно надо было и маслодельный завод прихватить, — шутили моряки.
Всю продукцию пришлось перерабатывать на камбузе — корабельной кухне. Повара сбились с ног. Они впрок заготавливали сметану, творог, кефир и мороженое, варили молочные супы и кисели, изобретали немыслимые блюда.
Штурманы ежедневно обсуждали, помимо навигаторских дел, и такие важные вопросы: каково здоровье коров, как бык Байкал перенёс качку и, конечно, куда девать сегодняшний удой.
— Вот вам молочные реки и кисельные берега, — заметил капитан под конец одного такого заседания.
Стадо берегли, чистили. У матросов появились любимцы. Их подкармливали ломтями хлеба, густо сдобренными солью.
…За островом Врангеля открылось Восточно-Сибирское море. Лёд стал толще, монолитнее. Кораблю приходилось его пробивать с разбега.
Удар! Но дизель-электроход не расколол льдину, а залез на неё носом и завис. На полную мощь работает винт. Струя от него образовала за кормой целое озеро. Но корабль недвижим.
— Взорвать лёд! — приказывает капитан.
В воздух, выше мачт полетели сверкающие осколки, снег. После каждого взрыва возле судна появлялись трещины…
В этот же день открылась и долгожданная бухта Певек. Впереди, возле подножия заснеженных сопок, темнел, похожий на каменную россыпь, посёлок. Оттуда, навстречу судну, по береговому припаю на нартах и пешком спешили люди.
Сбросили трап. Взрослые и ребятишки стали забираться на корабль. Один малыш-чукча, похожий в своём пушистом керкере[1] на шар, уставился на матроса, который бесстрашно чесал лоб рогатому страшилищу.
— Какой большой корранг! — сказал малыш.
«Корранг» по-чукотски «олень».
Моряки пригласили гостей в столовую и всем налили парного молока. Тут же оказался и маленький чукча. Вокруг рта у него появились белые пенные усы. В глазах уже не страх, а восхищение: «Вкусно, лучше сгущёнки!..» И он снова протянул кружку.
