Великаньи забавы - [3]

Приходим вечером с прииска. Сидит заяц между раскладушкой и печью и, по всему видно, уходить не собирается.

— Умный! — сказал мастер, укладываясь спать. — На улице-то минус пятьдесят.

…Наутро нас, как обычно, разбудил звон будильника. По этой команде кто сразу вскакивал с кровати, кто, зевая, потягивался, а кто нырял под подушку, выгадывая лишнюю минуту сна.

По-своему отозвался на побудку и новосёл — принялся кидаться из угла в угол. Но пронзительный звон доставал его и за печкой, и под столом… Заяц лёг, прижал к спине уши — чуть не до хвоста вытянулись — и, вздрагивая, крутил глазами. Ясно, перепугался. Так продолжалось до выходного дня. А в воскресенье утром наш механический дежурный, залившись было, как всегда, вдруг захлебнулся.

Что случилось?! — все подняли головы. Смотрим — лежит будильник на полу, а ушастый квартирант возле на задних лапах подпрыгивает, передними по воздуху машет. Вроде бы речь держит.

И как это будильник свалился? — удивляемся. Назавтра он снова оказался на полу. Тогда-то мы и поняли, чьи это проделки: не по душе пришлись металлические трели лесному гостю — натура сказалась!

— Я же говорил, умный! — заметил опять мастер.

С того дня и прозвали косого — Умник.

Часы мы стали убирать повыше, на подоконник. Но и там они недолго продержались. Попробовали ставить на этажерку и на книжную полку — всё равно заяц добирался. Да и трудно ли, когда ноги как пружины.

Будильник был сделан на совесть — бе́ды терпел. Звонить, правда, стал чуть надтреснуто, вроде кряхтя, но не сдавался. Наконец мы определили его на вешалку, под самый потолок. И что же? Заяц взял и эту «космическую» для него высоту: прыгнул со стола на будильник, и тот ахнулся об пол. На этот раз как мы ни трясли его, как ни пытались лечить механические внутренности — и ножом, и иголкой, — смолк навсегда.

Тут ребята на косого всерьёз обиделись и стали вспоминать, каким хорошим и надёжным был будильник — этот лоснящийся толстячок-кругляш. Он чем-то даже напоминал добродушного мастера, у которого усы тоже стрелками и разговор безобидно ворчливый: весь день — «тик-так, тик-так», пока не зазвенит, рассердившись на чью-нибудь оплошность. Словом, пока между будильником и зайцем шла война, мы их обоих уважали. А теперь присмотрелись и поняли, что квартирант не только пользы не приносит, а, можно сказать, вредит…

^{_{Тут ребята на косого всерьёз обиделись.}}

— Что же ты, подлец, делаешь?! — сердился мастер, подметая за ним орешки, которых раньше вроде бы и не замечал.

И на улицу заяц не желал выходить… Мало того: не терпел, когда к нему относились без внимания, любил, чтобы с ним разговаривали. А нет, то подойдёт и барабанит по колену, пока не погладишь… И в еде стал больно разборчив: селёдку уже не признавал, на третье подавай ему берёзовые ветки. Вбирает их в себя быстро-быстро. По зубам, словно по конвейеру, ползут, только почки из углов рта вылетают…

Всё это теперь нам стало поперёк горла. Сами не хуже зайца научились коситься. Но выкинуть нахлебника рука не поднималась…

В апреле на прииск приехал начальник геологического управления. На лошади, верхом. Поставил коня возле крыльца.

— Экая у вас духотища! — сказал он, заходя в балок.

Ребята из уважения к начальству решили проветрить — приоткрыли дверь.

Заяц сразу к порогу. Поднялся столбиком и давай стричь ушами. Капель, наверное, услыхал. Покрутился, покрутился да как сиганёт лошади под ноги. Та от неожиданности взвилась, оборвала повод — и в галоп. Косой с перепугу — в другую сторону, в заросль кедрового стланика…

Так в одночасье мы остались без лошади и без зайца. Лошадь после докликались, а зайца и искать не стали. Шут с ним, уж больно умный.

БЕЗ КАМЧАТСКОГО ПАСПОРТА

В областном краеведческом музее раздался телефонный звонок.

— Живая… Понимаете? — торопился в трубке взволнованный мальчишеский голос. — Зелёная, большая…

— Прыгает?

— Конечно, ещё как! Но я не пускаю. Приезжайте скорей. Через несколько минут голубое такси мчалось по направлению к Красной сопке — перевалу из северной части Петропавловска-Камчатского в южную.

Место происшествия искать не пришлось: люди, столпившись на тротуаре, образовали плотное кольцо.

Работники музея — совсем ещё молоденькая девушка и художник-препаратор, — решительно раздвигая толпу, устремились в середину.

Там стоял на коленях мальчишка лет десяти. Он, полусогнувшись, держал наизготовку кепку, как сачок. Увидев работников музея, приподнялся было, но тут же, спохватившись, снова присел и, кося глазами, доверительно зашептал:

— Убегала уже… Вы с ней поосторожнее…

— Да, да, — подтвердил высокий мужчина в шляпе. — Я свидетель. Сам помогал ловить.

— Мы её нашли вон там, возле самой дороги. Хотела в сопки уйти, — захлёбываясь, рассказывал парнишка. — Едва догнали. Ка-а-к прыгнет!

Перед ним, испуганно прижавшись к асфальту и тяжело дыша, сидела… обыкновенная лягушка. То есть не обыкновенная. Лягушка, как тигр или, скажем, слон, — существо совершенно удивительное для Камчатки: на полуострове земноводные не водятся. Здесь нет ни змей, ни ящериц, ни лягушек. Змеи, они, правда, и ни к чему — жалятся. Но лягушки?! Пусть бы квакали да комаров ловили. Но молчаливы болотистые тундры Камчатки…