Величие и проклятие Петербурга - [4]

История показала: большевики совершенно справедливо чувствовали некую опасность, исходящую от города. Но им, конечно, и в голову не приходило, что главная опасность-то исходит не от живущих в Петербурге людей, а от самих дворцов, площадей, проспектов, улиц… И даже если депортировать из Петербурга вообще все прежнее население, Петербург не будет Петербургом, не сумей он повлиять на заполнявшие его пустоту «классово правильные» элементы. Как бы тщательно ни были отобраны будущие пролетарии и будущие совслужи, как бы им ни промывали мозги, но стоит пустоте обезлюдевшего, расстрелянного, вымершего, разбежавшегося города начать заполняться, — и уже в конце 1920-х воспроизводится известное.

Чуть ли не самое поразительное изменение за всю историю Петербурга произошло с «ленинградской» партийной организацией. Против «хозяина», против вождя, признанного всей многомиллионной партийной мафией, выступили вроде бы ближайшие его сподвижники, наперсники и клевреты. Так сказать, плоть от плоти, кость от кости. На 90 % — без петербуржских корней; люди, не получившие никакого образования и, соответственно, не способные толком и понять, где находятся. «Глядим на влажные торцы, как скиф на храмы Херсонеса». Люди, сформированные Системой и никогда против нее не поднимавшие голос.

Это были люди, свято уверенные в истинности марксизма, в правильности линии ВКП(б), не имевшие ничего против массовых убийств офицеров, священников и прочей, как выражался вождь и учитель мирового пролетариата, «черносотенной сволочи». Но Петербург как-то странно, возможно, даже против их воли подействовал на них. Войдя в них, Петербург странно (вероятно, и болезненно) раздвоил их личности; и они вдруг обрели способность понимать, что бред — это бред, примитив — это примитив, партия нового типа — никакая не партия, а шайка. И что вождь партии нового типа — не гений и не гигант духа, а просто смертельно опасный и вредный негодяй и дурак. Ничего странного нет в понимании само собой разумеющихся вещей. Взрослый человек и понимает их ровно потому, что он — взрослый. Но, учитывая биографии Кирова и всех его присных — да, это понимание было очень странно и, конечно, совершенно неожиданно.

Более того — эти коммунисты обрели еще и способность дистанцироваться от официальной линии партии, заявить о каком-то своем понимании того или иного и вступить в почти наверняка проигранную борьбу с Джугашвили и его приближенными. Характерно, что «ленинградская» оппозиция действительно существовала и действительно объединяла лиц, живших в огаженном, переименованном, оболганном «городе трех революций» — в Петербурге. И этот удивительный город продолжал что-то делать даже с ними.

Без каких-либо недомолвок или неопределенностей позволю себе не разделять убеждений и представлений любой коммунистической группировки. Позволю себе также не сочувствовать судьбе членов любой такой группировки и считать их гибель от руки своих же — проявлением Промысла Божьего. Но все же — какие интересные вещи происходят в Санкт-Петербурге!

Поразительно, но и евреи, хлынувшие в бывшую столицу во время Первой мировой войны, а особенно после Декрета об «угнетенных народах», во всей полноте испытали на себе действие Петербурга. В дореволюционной России еврей, чтобы покинуть «черту оседлости», вынужден был выкрещиваться. Хотя бы формально, лицемерно, но он становился православным, человеком христианского мира. В советское время не нужно было ничего изображать, ни во что включаться и ничему, кроме марксизма, не являть лояльность.

Но странное дело: проходит лишь два-три поколения, и приходится признать, что питерские евреи превратились в довольно заурядный, не очень выделяющийся и все более ассимилирующийся субэтнос русского суперэтноса. Есть, конечно, патологические исключения — хотя бы Ю. Герман с его славословиями в адрес Дзержинского и неимоверно проституточными книжками, славящими «органы», может рассматриваться как еврей, приложивший поистине титанические усилия для того, чтобы быть только и исключительно «советским» и не иметь отношения решительно ни к чему русскому или российскому.[10] Но не могут же выродки определять суть идущих процессов.

Конечно, и немцы, и латыши, и даже пленные шведы и французы порой входили в число петербуржских жителей. Но все же это были люди хоть и из разных частей — но общего, христианского мира; люди, объединяемые с русскими хотя бы самыми общими элементами культурного кода.

Осмелюсь напомнить, что очень многие из евреев не только не имели, но и не хотели иметь ничего общего с Россией; чувства причастности к русской истории или к достижениям русской культуры не испытывали. Советскими властями, а порой и в семьях воспитывались они на представлениях о дикости и отсталости России до большевиков, на ненависти к ее исторической традиции. Многие из евреев, наполнивших Петербург, к тому же имели основания для личной ненависти к России, погубившей их близких. В Петербурге эти люди оказались случайно, просто бежали из охваченной погромами Галиции или Волыни, прибивались к крупному, яркому городу… А их внуки стали петербуржцами.