Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов - [16]

Когда военная хитрость была наконец разгадана, над городскими стенами, выходившими к Золотому Рогу, пронесся горестный вздох осажденных. Над холмом на противоположном берегу показался первый из османских кораблей — маленькая фуста, разновидность баркаса: весла мерно рассекают воздух под бой барабанов, паруса подняты. А следом под вой дудок, скрип металлических колес, щелканье бичей и мычание волов двигалось еще семьдесят кораблей. Спустившись с холма, они соскальзывали в воды Золотого Рога.

Город был обойден с фланга. Ссора между венецианцами, которые предложили под покровом ночи совершить молниеносный налет на турецкие корабли, и генуэзцами, которые, прослышав об этом, захотели тоже принять участие в вылазке, привела к тому, что с ней слишком сильно задержались: планы осажденных были разгаданы, и турки встретили их хорошо подготовленным заградительным огнем, потопившим два корабля христиан. Вылазка стоила жизни девяноста матросам, некоторые из которых, доплыв до берега, были схвачены турками и обезглавлены на виду у осажденных; те в ответ казнили на стенах двести шестьдесят турецких пленников. Вражда между итальянцами настолько обострилась, что императору пришлось призвать к себе командиров венецианцев и генуэзцев, чтобы сказать им: «Нам вполне достаточно войны за пределами наших стен».

С удивительной скоростью турки возвели осадную башню, которая медленно двинулась вперед, меж тем как люди под ее защитой пытались забросать ров землей; осажденным удалось сжечь башню и расчистить ров, но новые башни продолжали расти вдоль стен, как грибы. Шла под стенами и другая, не столь заметная работа: команда сербов с серебряных рудников Ново-Брдо начала вести подкопы сразу в нескольких местах. Им противостоял хладнокровный Иоганн Грант, чьи люди заливали туннели водой или сжигали деревянные подпорки. Война под землей прекратилась после того, как несколько пойманных сербов под пытками выдали места подкопов. По крайней мере один подкоп, вход в который был искусно скрыт под одной из деревянных башен, ни за что не удалось бы обнаружить другими способами. Через стены полетели обезглавленные тела.

Между тем в залив пробралась крохотная бригантина. Поначалу защитники города приняли ее за авангард флота, некогда обещанного Западом, но на самом деле это был тот самый византийский корабль, замаскированный под турецкий, что уплыл из Константинополя двадцатью днями ранее — разведать, не идет ли помощь. Когда стало ясно, что помощи ждать не приходится, капитан бригантины спросил своих матросов, куда бы они желали отправиться, и все они, за исключением лишь одного малодушного, заявили, что их долг — вернуться и сообщить императору о неутешительном итоге экспедиции. Когда Константин благодарил их, в его глазах стояли слезы.

Однако Мехмед, разумеется, не знал, какие новости привезла бригантина. Ходили слухи, что венецианский флот уже на Хиосе. Из Венгрии прибыло посольство, сообщившее султану, что заключенное ранее перемирие на три года считается недействительным, поскольку в королевстве сменился регент. За семь недель осады туркам не удалось взять даже внешнюю стену, и пусть осажденные были слабы и падали с ног от усталости (сам император однажды потерял сознание во время беседы со своими сановниками, которые убеждали его покинуть обреченный город и организовать сопротивление за его пределами), в турецких войсках росло нетерпение, а авторитет Мехмеда падал. Да, он догадался организовать переброску кораблей в Золотой Рог, но цепь по-прежнему была на месте, успешной высадки произвести не удалось, Константинополь не был взят. Именно о таком ужасном развитии событий предупреждал Грек Халиль три месяца назад.

25 мая Мехмед объявил константинопольцам, что снимет осаду, если те согласятся ежегодно выплачивать ему контрибуцию в сто тысяч золотых византинов; или же они могут беспрепятственно уйти из города, забрав с собой все, что в состоянии унести. Предложенная сумма была для византийцев слишком велика, гарантии безопасности — слишком ненадежны, так что Константин выдвинул ответное предложение: отдать все, что ему принадлежит, кроме самого Константинополя. Однако, кроме Константинополя, ему уже ничего не принадлежало; султан ответил, что теперь византийцам осталось выбирать лишь между смертью, сдачей в плен и обращением в ислам. На военном совете великий визирь Халиль-паша решительно выступил за снятие осады, утверждая, что в противном случае будущее молодого султана и его империи окажется под угрозой. Однако Заганос-паша и многие из молодых беев отмели его аргументы, как того и хотелось Мехмеду. Султан велел Заганосу пройтись среди войск и выведать их настроение; вскоре тот вернулся и сообщил, что все желают только одного: немедленного решительного штурма.

Две ночи турецкая армия работала при свете костров, засыпая ров землей под визг дудок и рев труб. В воскресенье, в полночь, огни были погашены, и лагерь погрузился в тишину. Понедельник прошел в молитвах и приготовлениях к штурму; султан разъезжал по лагерю, подбадривая своих солдат. Им предстояло три дня грабить город, как то предписывает кораническое право в случае, если воины джихада берут крепость после того, как ее защитники ответили отказом на традиционное предложение сдаться. Мехмед поклялся всевышним Аллахом, Его пророком, четырьмя тысячами праведников и душами своего отца и своих детей, что сокровища будут поделены по справедливости. Стены города не были неприступны — ибо разве не сказано: «Они завоюют Константинию — слава тому правителю и той армии, что сделают это»? Противники, говорил он, немногочисленны и измождены, у них мало боеприпасов и пищи, а итальянцы не станут умирать за чужую страну. От командиров он, султан, ждет отваги и приказывает им поддерживать полный порядок в войсках, ибо завтра он будет посылать в атаку одну волну гази за другой. Велев младшим командирам отдыхать в своих шатрах, Мехмед обрисовал военачальникам план сражения, затем поужинал и лег спать.