Велесова ночь - [36]

Глава 6

На следующий день Анну разбудил нарочный от Софьи. Записка была короткой, ей было приказано никуда из дворцовых палат не отлучаться и ждать, когда Великая княгиня пригласит ее к себе. По всей видимости во дворце что-то затевалось.

В царской приемной уже с утра столпились самые именитые бояре. На этот раз никто в отлучку не попросился, хотя ничего особенного объявлено не было. День был самый обычный, только Софья знала, что собрались они неспроста. Лазутчики в клане Патрикеева и Курицына доложили, что решено было далее не откладывать и Софье больше свободы не давать. Силу Великой княгини стали чувствовать и за пределами спальных палат Московского князя. Уже не только местные бояре послабее да победнее просились на прием к государыне, но и посланники государств заморских стали на поклон являться и дары лично княгине приносить. Такого на Руси сроду не водилось. Поэтому и пробегал возмущенный шепоток по ряду степенно рассевшихся по скамьям бояр. Все, казалось, чего-то ждали. Наконец, закончив говорить о делах первостепенной важности, Федор Курицын специально мягким голосом провозгласил:

– Позволь, Великий Князь, слово еще одно молвить, и зла не подержи за то, что скажу… – начал осторожно, и тишина воцарилась такая, что, казалось, даже мушиные крылышки больше шума производили. Софья напряглась, а Курицын продолжил:

– Да только непорядок это, Великий князь, что твоя жена, княгиня Московская, иноземных послов сама принимает! Сроду на Святой Руси такого не было, чтобы баба в государственных делах участие принимала.

"Начали наступление! – пронеслось в голове Софьи. Сердце беспомощно забилось, руки вспотели, но Иван III стоял перед боярами, не говоря ни слова. Высокий, на полголовы выше окружавших его, с сутулой, почти горбатой спиной и мясистым горбатым носом напоминал он хищную птицу, приготовившуюся к атаке. Но глаза под набухшими веками любителя хмельного (хронического пропойцы, вечного пропойцы) смотрели спокойно и холодно. Он выжидал и на помощь Софье не спешил. Великая княгиня поняла, что осталась одна, и эту битву было необходимо выиграть. Поэтому, не показывая страху, гордо выпрямилась и обведя ассамблею жестким взглядом ответила:

– Ты забываешь, дьяк, – специально принизила она Курицына, словно забыв его титул Думного дьяка, – что я не только княгиня Московская, но Царевна Царьгородская. И мой муж, ваш государь Иван Васильевич, со мной корону самодержцев византийских получил, стал преемником и наследником славы великих Василевсов, правителей мира. И не только в возрожденной короне этой надежда веры нашей, истинной, и всего Востока православного. Я до вашего князя отказала и королю французскому, и герцогу миланскому, дабы слава Римской империи не попала в руки недостойных, и чтобы нашу веру, православную, вознести выше кафолической. Что ж, по-твоему, я почестей недостойна? Не пристало царевне царьградской с послами знаться?

Курицын угрюмо промолчал, да только глаза не отводил. И пылала в том взгляде такая ярость и ненависть, что любому другому стало бы не по себе. Но Софья не только не опустила глаз, но приняла вызов и спокойным голосом продолжила:

– Во всем следовала я советам святых старцев Афонской горы, науке которых и по сей день следую. Ими дан мне был наказ замужеством своим принести на Русь моими предками крещеную, надежду на возрождение империи византийской на земле русской.

Бояре зашевелились и заговорили, видно было, что речь византийки не оставила их равнодушными. Одни шепотом горячо доказывали, что их предки не раз византийцев двуличных били и нечего гречанке так зазнаваться, чать не в пустыню пришла. Другие, наоборот, шелестели одобрительно. Отблеск славы Великой Восточной империи и по сей день действовал завораживающе. Иван III с улыбкой обернулся к жене и слегка кивнул головой. Софья же с видом победительницы осталась сидеть на специально для нее приготовленном в Думе стуле на невысоком помосте.

Наконец основная часть бояр разошлась. Великий Князь отошел в сторону и вел неторопливую беседу с Федором Курицыным и князем Ромодановским. Речь шла о союзе с Литвой. К беседующим подошел Иван Патрикеев и начал яростно убеждать князя в необходимости такого союза. Завязался спор. Софья прислушивалась к разговору, но решила оставаться на своем месте и терпеливо ждать мужа.

В этот момент Патрикеев отделился от группы и подошел к Софье. Та посмотрела подозрительно, ожидая подвоха. Она не ошиблась. Иван Юрьевич начал словами медовыми да ласковыми, по своей давней привычке стелил мягко, да только век на такой постельке на заснешь. Потом постепенно слова его становились все жестче.

– Что же вы, матушка, царьградская царевна, думаете?! Что приехали в край заброшенный и Господом оставленный, где балдей на балдее сидит и у остолопа совета спрашивает. Про ваши злоключения мы наслышаны. И про Федерико, сыночка Лодовико III Гонзаго де Мантуи, знаем, за которого кардинал Изидор выдать вас пытался. Да только не получилось, невеста вроде знатная, да Византия в лету канула и приданого за вами дать некому, вот пыл Федерико и поостыл. Только позор ваш этим не кончился, следом и семья Лузиньян со славного острова Кипр от вас отказалась. Не посетуйте, да только на Руси говорят, что слухом земля полнится. Однако что-то ни про сватовство короля французского, герцога миланского никому не ведомо. Не пристало царевне царьградской небылицы рассказывать, не к лицу, да и грех это. В Писании так и сказано! Это так, в голову пришло. Не посетуйте, матушка-княгиня.