Вектор атаки - [100]

– Все мое пока при мне, – ухмыльнулся Нунгатау и быстро произвел перед лицом отгоняющий злую судьбу жест. – Чем порадуете изнуренного солдата?

– Дай припомнить, что ты обычно заказываешь. Или нынче ты решил изменить своим обычаям?

– Обычаи на то и существуют, чтобы их блюсти, – сказал Нунгатау расслабленно.

– Тогда так, – сказала госпожа Боскаарн. – Плодовая корзинка – свау, хтоу и сейруксонэ, крупно порубленные, в собственном соку с добавлением острого соуса из молодых побегов хмишаргу ядовитого… представь себе, сюда иногда приходят те, что полагают, будто «хмишаргу ядовитый» и впрямь ядовит, и шарахаются от безобидной специи, как демон от священного свитка!

– Безобидной эту адскую смесь можем считать только мы с вами, – заметил Нунгатау, – мы, уроженцы этого мира. Остальным разумнее держаться от нее подальше, если, конечно, дорог желудок и жаль времени, которое придется провести в отхожем месте.

– А ты все так же любишь поболтать, малыш Ахве, – сказала госпожа Боскаарн. – Дальше… Две горячие лепешки из зерен лугау грубого помола. Два больших медальона из вырезки молодого уорранха, в перечной пудре и в маринованных стеблях тилкугуа.

– И с ягодами пласароннэ без косточек! – напомнил мичман, требовательно воздев палец.

– Непременно, малыш. Как насчет большой, запотевшей кружки холодного нхетикмини?

Мичман сглотнул.

– Я на задании, моя госпожа, – молвил он виновато.

– И что? – Краешки каменных губ приподнялись в усмешке. – Кружка безобидного пойла собьет с пути моего отважного следопыта?

– Нет, но…

– Горсть орехов фару-фару, и никто не догадается, чем утолял жажду малыш Ахве в заведении под названием «Зелье и порок»… хотя трудно ожидать, что в забегаловке с такой вывеской подают парное молоко.

Нунгатау усмехнулся и едва заметно кивнул в сторону парочки:

– А ведь, похоже, подают!

– Ты же знаешь, мы всякому клиенту рады и никому не откажем в гостеприимстве.

«Гори оно все!» – подумал мичман.

Спустя самое короткое время он уже имел счастливую возможность припасть пересохшими губами к ледяному напитку, который перед тем, как провалиться в желудок, успевал нанести чувствительный удар по мозгам. Мир уже не выглядел привычно враждебным, а, как по волшебству, окрасился в приязненные тона… возможно даже розовые. Мичман вольготно раскинулся на диванчике в ожидании прочих блюд. Он жаждал общения.

– Эй, братишка, – окликнул он бармена. – Что за херюзгу ты смотришь?

– Это не херюзга, – неохотно откликнулся тот, но пояснениями не удостоил.

– У тебя там не найдется чего-нибудь одинаково забавного для всех?

Парочка прекратила миловаться, и теперь оба – красивая рыжеволосая девица с загорелым, неуловимо знакомым лицом, и худой мрачноватый парень, слишком коротко стриженный для штатского и потому, наверное, выглядевший болезненным, – смотрели в его сторону. В прежние времена мичман уже рявкнул бы что-то вроде: «Чего вылупились?!» – и полез в пузырь. Но сейчас в кармане у него был личный знак гранд-адмирала, а на плечах – великая ответственность за судьбы Эхайнора. Поэтому он ограничился тем, что пошевелил в воздухе пальцами, а это могло, например, означать: «Ладно вам, я не хочу неприятностей, продолжайте заниматься своими делами, а я дождусь своих медальонов и вернусь к исполнению воинского долга…»

Тут, кстати, подоспели и медальоны.

– Чего это ты расшумелся, малыш? – строго спросила госпожа Боскаарн. – Если ищешь приключений, так дождись темноты. Ночью у нас весело – да ты же помнишь, наверное.

Мичман кивнул.

– Такое не скоро забудется, – сказал он. – Да только давно уже нет в людях того веселья!

Госпожа Боскаарн потрепала его по ершистой макушке и удалилась. Мичман же принялся пластать дымящееся мясо. Он накалывал ломтики на острую палочку, окунал в соус, вокруг мяса наматывал стебелек тилкугуа, а чтобы конструкция не распалась, последней поддевал большую черную в сизых потеках ягоду пласароннэ. Без косточек, как и положено. Глотка превращалась в доменную печь, и тут нужно было продержаться достаточно, чтобы прочувствовать вкус мяса, стеблей и ягод, а уж когда станет невмоготу, затушить пекло глотком студеного нхетикмини. «Хорошо! – подумал Нунгатау после первого медальона. – Травки бы сейчас двинуть для полного счастья…» Впервые он пожалел об отсутствии рядом сержанта Аунгу, у которого наверняка было чем ужалиться.

– Сынок! – позвал он юнца, перекрыв голосом барабанные ритмы. – Не найдется ли шлаперика отравы для солдата?

После долгой паузы тот раздельно произнес:

– Я не понимаю.

– Ну и ладно. Без обид. Не понимает он…

Мичман отвернулся от парочки и занялся вторым медальоном, на сей раз уделяя больше внимания рубленым плодам. «Если бы и впрямь никуда не спешить… зависнуть тут до утра. Уродов этих позвать – сержанта и остальных… показать им настоящую ночную жизнь. А уж поутру заняться поисками всерьез, как полагается. Хотя проще, наверное, сыскать бриллиантовое зернышко в Ктетхонской тундре зимней порой, чем этого чудика… келументари… в огромном городе, на огромной планете… в особенности, если он не полный идиот. Здесь есть где схорониться, и хорониться можно годами… Эршаронна, Гнугаагр или Хахтаглугнская степь… и встретиться только при большом везении… случайно… а случайностей, как мы уже слышали, не бывает, бывают хорошо поставленные трюки. Знать бы еще, что эта жуткая синешарая тварь имела в виду…»