Вэкэт и Агнес - [13]

Киномеханик разлил чай по кружкам. На куске фанеры лежали открытые консервные банки, масло, хлеб, кусковой сахар.

– Доктор, – обратился к фельдшеру водитель. – А ведь у вас должен быть шприц? А если попробовать?

– Нельзя! – еще строже повторил Эпы. – Потерпеть надо!

…Вэкэт думал о предстоящей встрече с отцом. Последний раз они виделись два года назад. Отец приехал в районный центр и явился в интернат сильно навеселе. Он шумно вошел в комнату и кинул на пол гостинцы – связку голых оленьих ног. Этими ногами потом долго дразнили Вэкэта. Но самое обидное было в том, что отец выглядел смешным и жалким. Он пытался говорить по-русски и все запевал песню:

Сепь та сепь курком!

По мелодии можно было догадаться, что оленевод пытался спеть: "Степь да степь кругом". Почувствовав отчужденность и обиду сына, отец неожиданно протрезвел и сказал:

– А что ты на меня обижаешься? Это я на тебя должен обижаться. Ты ушел из тундры и никогда уже не вернешься. Я тебя не растил и не воспитывал, и поэтому я тебя не стесняюсь.

Отец хлопнул дверью и ушел. Больше в гости к сыну не приезжал.

…Сгущалась темнота, но вездеход не сбавлял скорость. Толчки становились ощутимее, и Эпы взял заветный ящик на колени. Вэкэт хотел было подремать и закрыл глаза, но его так подбросило, что он едва не откусил себе язык.

Конечно, можно было бы остановиться и переночевать. Водители, менее опытные и не так хорошо знавшие тундру, так и поступали.

Темнота еще не загустела, как это бывает в осенние вечера, и непосредственной опасности свалиться в обрыв не было. Время от времени водитель останавливал машину, выходил из своей кабины и большим молотком вправлял готовые выпасть пальцы траков.

Наконец сквозь дремоту и грохотание Вэкэт услышал возглас водителя:

– Огни вижу! Стойбище близко.

Медленно приближались яранги. Где-то тарахтел движок, ярко светила с высокого столба электрическая лампочка.

– Связь держат с дирекцией, – со знанием дела сказал киномеханик.

– Какая связь ночью? – махнул рукой фельдшер. – Слушают радио или музыку.

Тарахтение движка прервалось, лампочка потухла, и послышался собачий лай и человеческие голоса.

Вездеход резко остановился возле брезентовой палатки, где находились и рация, и амбулатория, и Красный уголок. Здесь уже стояли встречающие – почти все жители стойбища. Слышались привычные возгласы, какими полагалось встречать гостей. Когда из глубины вездехода появился Вэкэт, отец, встречавший вездеход, шагнул навстречу и удивленно сказал:

– Глядите – и сын прибыл!

Несмотря на поздний час, а точнее предутренний, решено было устроить киносеанс, так как киномеханику не хотелось отставать от вездехода, который утром направлялся в другое стойбище.

В палатку, которую здесь называли Краской палаткой, притащили для сидения оленьи шкуры, разбудили тех, кто спал, завели движок, и начался полуночный сеанс кинофильма "Королева бензоколонки".

Эпы принес ящик в Красную палатку и позвякивал бутылками, отвлекая зрителей от кинофильма.

Вэкэт осторожно выбрался из Красной палатки и вышел на вольный воздух.

Рассветало. От реки поднимался пар, и сквозь шум киноаппарата иногда доносился плеск воды. Речка здесь еще не растеряла горную силу и стремительно неслась, скручиваясь в струи.

Яранги стояли в ряд, и по старинному обычаю впереди всех стояло жилище «переднедомного», главного человека стойбища. Здесь им был бригадир Эхэлькут.

Яранг было всего шесть, а дальше, за последней, простиралась тундра. Вэкэт растерянно огляделся: не мог определить, какая яранга – родительская. Та, в которой он родился и вырос, давно истлела. И с той поры пастухи перепробовали множество типов тундровых жилищ, которые им рекомендовали научные учреждения. Сначала их призывали стать оседлыми. Но когда выяснилось, что посадить пастуха на одно место так же нелепо, как перевести оленя на стойловое содержание, решили благоустроить быт тундровика. Чукотские пастухи пробовали жить в якутской юрте, в брезентовой палатке, отапливаемой железной печкой, в качающемся на сугробах передвижном домике, который тащил вслед за стадом трактор… Потом увлеклись увеличением оленного поголовья и повышением продуктивности, и чукотские пастухи потихоньку переселялись обратно в испытанные веками яранги.

Вэкэт шагал по кочкам, все больше отдаляясь от стойбища. Он не знал точно, где находится стадо, но инстинкт оленевода вел его как раз к тому распадку, где паслись олени.

Он их увидел издали – колеблющееся серое покрывало тундры, ее живое дыхание, признак жизни. Два пастуха сидели на пригорке и смотрели на идущего.

– Амын етти [Амын етти – чукотское приветствие, дословно: "А, пришел!"], – приветствовали они еще издали незнакомца.

Это были молодые ребята, опровергавшие утверждение директора, что в оленных стадах остались одни старики.

– Тыетык [Тыетык – отзыв на приветствие, дословно: "Да, пришел".], – ответил Вэкэт и опустился рядом с сидящими на мягкий, еще сохранивший дневное тепло мох.

– На вездеходе приехали? – осведомился один из пастухов.

– На вездеходе.

– Кино доставили?

– Уже идет.

– Не повезло, – сокрушенно вздохнул тот, что помоложе.

– Киномеханик не останется? – спросил другой.