Век вожделения - [2]

Вот все различия между ранним, или классическим периодом Холодной войны и позднейшими, более сложными событиями. С другой стороны, лишний раз говорить о параллелях не приходится; они являются неизбежным производным действий все тех же идеологических и материальных сил. В тот момент, когда пишется это предисловие, стервятники, прикидывающиеся голубями, терзают очередную Кроличью республику. Однако одновременно мы являемся свидетелями еще более мрачного явления: подлинные, демократические голуби вчерашнего дня, подцепив заразу, начинают приобретать привычки стервятников.

Лондон, февраль 1970

ЧАСТЬ 1 1. День взятия Бастилии

Полковник выпил так много вина, что, услышав свист ракеты, чуть было ни полез прятаться за парапет балкона. Его пальцы вцепились в закопченные стальные перила, глаза зажмурились, по тесно сомкнувшемуся строю гостей побежала волна от дрожи его тела. Но, почувствовав на плече твердую руку дочери, он открыл глаза и увидел, как ракета мелькнула, подобно золотой комете, среди звезд и бесшумно разорвалась, рассыпавшись в зеленую и фиолетовую пыль. Крышу Лувра осветила яркая вспышка, от зажженного на Новом мосту бенгальского огня голубым пламенем загорелась вода в Сене. Толпа на набережной восхищенно ахнула; по щеке полковника скользнула, как дуновение теплого летнего ветерка, прядь волос его дочери Хайди.

Река, черное небо, остров внизу заплясали перед его глазами, как при посадке самолета, потом замерли. Полковник Андерсон внезапно почувствовал себя протрезвевшим и совершенно счастливым. Он обнял за плечи дочь, почти не уступающую ему в росте, — стройную колонну, взметнувшуюся рядом с массивной римской статуей.

— Я только что был совсем пьяным, — сказал он на случай, если она заметила его состояние. — Никакой честный человек не смог бы выдержать четыре смены вин за один вечер. Не понимаю, как это удается французам…

— Просто они пьют всего по бокалу каждого, а то и меньше, — сказала Хайди, не сводя глаз с фейерверка. — И у них нет язвы.

— Уж больно хорошая штука. Тем более, когда все время подливают, — жалобно проговорил он.

На перилах Королевского моста плевались искрами шесть разноцветных огненных колес. Хайди уставилась на них полуослепшими глазами. В следующее мгновение темный небосвод пронзили пять десятков ракет; взрыв — и от мансард Сите к самой Луне взметнулся чудовищный фазаний хвост.

Набережная отозвалась восхищенным гулом. Гости на балконе издали дружный сладострастный вздох; несколько молоденьких женщин взвизгнули, как дети в опасно накренившихся санках. Хайди резко повернулась, восторженно указывая рукой в сторону трех столбов разноцветного дыма, взметнувшихся ввысь от Сак-ре-Кер. Человек, стоявший с ней рядом, как раз подался вперед, и ее острый локоток угодил ему прямо в лицо. Она содрогнулась от прикосновения к чужой коже, голой и горячей, обтягивающей твердую кость, — она ударила его по переносице. Ощущение было вдвойне неприятным, так как сосед некоторое время назад окинул ее взглядом, от которого ей почему-то сделалось не по себе.

Хайди неуклюже извинилась. Жертва отвесила головой неуверенный, но достаточно грациозный поклон; но, стоило голове наклониться, как из ноздри на бритую верхнюю губу выкатилась темная капля крови. Ему было лет тридцать пять-сорок, рост чуть-чуть не дотягивал до среднего. Он был одет в голубой фланелевый костюм, слишком яркий, явно чужеземный и одновременно совершенно стандартный. Таким же чужеземным и стандартным было его открытое, симпатичное лицо славянина, круглая макушка и по-военному коротко постриженные густые светлые волосы. Книзу от висков лицо сужалось, чтобы потом вновь разбежаться в стороны широкими скулами, отчего напоминало песочные часы и имело слегка монгольские очертания. Его полные губы, явно склонные к улыбке, сейчас были поджаты. В отблеске кувыркающихся огненных колес все лица вокруг приобрели сине-зеленый оттенок, как при неоновом освещении; однако струйка крови, сбегающая ему на губу, оставалась зловеще-алой. Еще немного — и Хайди слизнула бы ее языком.

— У вас кровь! — вскрикнула она и схватила его за руку. Грубая ткань рукава не располагала к длительному контакту.

— Ничего, — сказал человек с вынужденной улыбкой и отер кровь тыльной стороной ладони.

— У вас нет платка? — всполошилась Хайди и принялась копаться в сумочке. Секундой позже она готова была откусить себе язык, ибо увидела, что человек сильно покраснел; в отблеске фейерверка его лицо стало еще более синим. Деревянным движением он извлек платок из нагрудного кармана, вытер измазанную кровью руку, снова отвесил до смешного церемонный поклон и отвернулся. Его поведение говорило о том, что инцидент, а вместе с ним и знакомство, исчерпаны. Хайди почувствовала, что не только сделала ему больно, но и нанесла обиду. Встать к нему спиной и как ни в чем не бывало глазеть на фейерверк было теперь невозможно.

— Кровь все еще идет, — сказала она, ибо из его ноздри и впрямь бежал ручеек крови. Вместо того чтобы промокнуть ее платком, он делал вид, что ничего не замечает.

— Вам надо умыться холодной водой! — в отчаянии воскликнула она. — Знаете, где ванная? Пойдемте, я вас провожу. — Она снова взяла его за суровую руку в жестком рукаве. Сперва ей показалось, что он сейчас высвободится; но, поняв, видимо, что это будет нелепо, он сдался и последовал за ней через широкую балконную дверь в гостиную мсье Анатоля. Остальные пять-шесть гостей на балконе были слишком поглощены фейерверком, чтобы обратить на них внимание. Полковник наблюдал за сценой с ощущением неловкости; теперь же он решил, что тактичнее всего будет отвернуться и продолжить созерцание праздника.