Век моды - [12]

Но новую моду порой называют изобретением дьявола. Моя мама никогда не забывала резонанс, который вызвала одна из таких моделей – революционное новшество в дамских шляпах. В 1850-е годы женщины носили шляпы, называемые «капорами», «кабриолетами» или «биби». Название происходило от широких полей в форме складного верха конного экипажа, которые обрамляли лицо и завязывались под подбородком широкой лентой и бантом. Семейный альбом хранит много снимков с подобными шляпами. Внутри этих полей располагался узкий рюш из белого или цветного тюля – «бажу» (щечки). Сзади шляпа почти доходила до шеи и образовывала круглый маленький шиньон, всегда сделанный из настоящих волос, ни в коем случае из фальшивых. К задней части капора пришивалась широкая оборка из материи, подходящей по цвету к шляпе, – «баволе»[31]. Он свисал на плечи и полностью закрывал сзади шею и волосы. «Кабриолет» вошел в моду во время Империи, да и при Реставрации и царствовании Луи Филиппа все еще был в моде.

Мой отец никогда не любил такую моду и считал, что очень жалко прятать под шляпой на три четверти волосы женщины, ведь именно они часто бывают ее главным предметом красоты. (Что бы сказал он сейчас!) Желая воскресить моду периода Людовика XVI и Марии Антуанетты, он решил начать с «кабриолета» и убедил мать отправиться на скачки в шляпе, с которой он убрал «баволе». Это был настоящий «государственный переворот». Ничто не может в наши дни вызвать сенсацию, сравнимую с той, какую произвела мама, появившись без «баволе», явив шиньон и шею на всеобщее обозрение.

Лошади и скачки ушли на второй план. Все взгляды были направлены на мадам Ворт с ее скандальной шляпой. Но, возвращаясь со скачек, ее карета поравнялась с экипажем княгини Меттерних[32], и новый головной убор собрал свою первую дань. Принцесса выглянула наружу и воскликнула: «Моя дорогая мадам Ворт, что за очаровательная шляпа?» Это было начало. В течение недели княгиня и ее современницы появились в шляпах без «баволе».

Миссис Генри де Пейн в знаменитом платье с морковками от Ворта, Париж, ок. 1860 года

Русская клиентка Ворта, госпожа Нарышкина, Париж, ок. 1860 года

Дамские шляпы, 1850-е годы. Фонд Александра Васильева

Принцесса Полина фон Меттерних в платье от Ворта, Париж. Фото Надара

Однако одна из маминых подруг, проводившая бо́льшую часть года в деревне, не знала об этой новинке, пока не появилась моя мать в шляпе без «баволе». Если бы мама вошла в комнату без головы, подруга была бы менее оскорблена. Она выразила неодобрение, сжав губы – и во все время визита ни разу не улыбнулась! – и бросала на шляпу возмущенные взгляды. Но, наконец, она уже не могла терпеть и сухо заявила: «Но, моя дорогая, у вашей шляпы нет баволе!» Мадам Ворт спокойно ответила: «Ах да! Баволе больше не носят. Вы разве не знаете?» После чего приятельница сказала: «Никогда не видела ничего более отвратительного. Это просто неприлично». Вернувшись домой, мама рассказала отцу о такой реакции. И до самой смерти он не переставал со смехом вспоминать эту женщину, которая считала неприличным показывать шею сзади.

Хотя Чарльз Фредерик Ворт относился к своей работе чрезвычайно серьезно, он никогда не возражал, чтобы мы с братом путались у него под ногами, когда были маленькими. И, отвлекаясь от работы, он с большим восторгом принимал наши шалости. Одна из них доставила ему большое удовольствие: некоторые вольности в поведении с некоей леди Х…, женщиной, чья доброта могла сравниться только с обширностью ее размеров. Я увидел платье, которое она принесла для переделки, и мне пришла в голову мысль поместить внутрь него двух девушек, державших друг друга за талию. Я так и сделал, и когда пояс был завязан, а у каждой девушки оказалось по рукаву, платье все еще было просторно для смеющихся «обитательниц». Я торжествовал и поставил это чудовище за дверью приемной отца. Я вошел и торжественно спросил, может ли он принять леди Х…, которая пришла за своим платьем. Он встал, готовый принять эту титулованную леди со своим обычным легким шармом, а я ввел созданное мною чудовище. Несколько секунд отец стоял неподвижно, а затем откинул назад голову и захохотал. Этот смех был ярким доказательством восхитительных отношений между ним и его сыновьями. Не было нотаций по поводу знатных клиентов, выговоров за испорченное дорогое платье, а просто громовой смех над глупой шалостью. Весь вечер домашние веселились по этому поводу. Моя мать, для меня самая восхитительная женщина, относилась к своему материнству более серьезно. Подобно всем молодым девушкам своего времени – особенно в провинции, – она получила довольно поверхностное образование. Ее учили грациозности, умению красиво держаться при ходьбе и танцам. К этому можно добавить некоторые сведения по правописанию, орфографии, сложению, вычитанию, делению и умножению, немножко географии, шитье и, что всего важнее, вышивание и ручное ткачество. В результате подобного обучения получилось очаровательное существо, которое могло бы возникнуть как плод любви бабочки и розы, но лишенное каких бы то ни было знаний практической жизни. Ей никогда не приходило в голову побеспокоиться о наших зубах, или гландах, или желудках. Такие скучные проблемы она предоставляла школьным надзирателям. Но мама обожала нас и едва не падала в обморок каждый раз, когда мы падали, поскользнувшись на полу или споткнувшись о камень. Мать начинала ухаживать за нами, как только мы возвращались из школы. Она встречала нас поцелуями, а затем сажала на стул и начинала расчесывать нам волосы. Каждый раз, когда частый гребень выдергивал клок волос и мы вскрикивали, она очаровательно хмурилась и грозила суровым наказанием. Затем она укладывала наши волосы завитками на папильотки, которые она сдавливала горячим утюгом. После этого мы оставались в «папильотках» около двух часов, пока волосы не укладывались волнами. После этой повинности мы снова были расчесаны и сглажены щеткой, а затем смазаны жиром. На нас любовались и яростно целовали, а потом нам разрешалось идти играть, при условии, что мы воздержимся от шумных игр и сохраним наши кудри нетронутыми до конца дня.