Век испытаний - [214]

Выехав из промзоны, «Газель» какое-то время ехала по грунтовой дороге, а потом под ее колесами зашуршало асфальтовое покрытие. Черепанов понимал, что эта дорога может быть для него в один конец, но привычка фиксировать все детали сработала и здесь. Еще вчера, в первые часы своего ареста, он лихорадочно пытался сообразить, где может находиться эта промзона. Восстановив в памяти маршрут движения пассажирского автобуса и время нападения на него, Иван пришел к выводу, что он находится где-то между Сватово и Старобельском.

«Да какая теперь разница», — спокойно рассуждал Черепанов, вдыхая пыль ненавистного мешка. Смерти он не боялся. И не потому, что был таким смелым. Просто в его жизни было столько случаев, когда приходилось с этой жизнью прощаться, что всех и не припомнишь. «Если все время бояться, то как жить?» — часто вспоминал он слова прапорщика Гибайдулина, сказанные ему, тогда еще молоденькому лейтенанту, в одном из ущелий под Кандагаром. Поэтому решение для себя Иван принял простое — если сегодня и пришла ему пора умереть, то нужно умереть достойно. «Пусть только выведут из машины, — начал он в уме прикидывать план своих действий. — Их двое, плюс водитель. Ничего… Может убить не убью, но эти уроды запомнят меня на всю оставшуюся жизнь». Все, что произошло дальше, нарушило все его планы. Один из конвоиров наклонился и расстегнул на его запястьях наручники. Водитель газели притормозил, и Черепанова, как мешок с картошкой, выбросили из салона.

Он пришел в себя из-за холода. Лето летом, но утренняя роса, покрывшая его неподвижное тело, привела Черепанова в чувство. Первое, что он сделал, это содрал с себя вонючий мешок и вздохнул полной грудью. Раскинув по сторонам руки, он наслаждался чистым воздухом и звенящей тишиной, которая опустилась на него вместе с утренним туманом, укутала в зыбкие, еле слышимые звуки пения птиц, шума листвы на деревьях и ветра где-то высоко-высоко в небе.

Неизвестно, сколько бы он так еще пролежал, но шум двигателя на дороге окончательно заставил его прийти в себя. Сначала Иван сел, потом попытался встать. Ему удалось это сделать только со второй попытки — голова кружилась, а левая ключица реагировала на малейшее движение острой болью. «Идти могу — уже хорошо», — приободрил он себя и стал выбираться на дорогу, но, представив себе, как выглядит после почти двух суток с мешком на голове, поубавил свою прыть и решил не высовываться, тем более что рассвет только набирал свою силу, и на шоссе было пустынно. Вскоре он услышал шум моторов — из-за ближайшего поворота показалась колонна военных грузовиков. Проводив их взглядом из своего укрытия, Черепанов сразу определил, что движется она в сторону боевых действий — рессоры машин прогибались под тяжестью перевозимого груза, брезент, которым он был укрыт, еще не покрылся пылью проселочных дорог, и самое главное — мелькавшие в кабине лица солдат были сосредоточенные, но веселые. С таким настроением с войны не едут. «Значит, восток там», — проследив взглядом за удаляющейся колонной, сделал вывод Иван. И почти сразу же с той стороны послышался характерный звук двигателя мотоцикла. Старенький «Урал» с коляской протарахтел мимо Черепанова, увозя и своих пассажиров — двух мужиков с рыболовными снастями. «А эти едут на Краснооскольское водохранилище. И, скорее всего, они из Сватово», — сам заядлый рыбак, Черепанов хорошо знал, что «сватовские» предпочитают отдыхать на Осколе, который был к ним ближе, чем Донец. Чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, Иван двинулся в сторону города проселочными дорогами.

В Сватово он знал только одного человека — Зину Румянцеву, которая работала в районном центре занятости и была внештатным корреспондентом его, теперь уже бывшей, телерадиокомпании. Вот к ней он и направился, моля Бога, чтобы девушка оказалась на месте. На этот раз ему повезло.

— Ой, что с вами, Иван Сергеевич? Почему не позвонили заранее? Вы к нам надолго? А где ваш автомобиль? Как там Виталька Заборский? А вы на чьей стороне? Правда, что от аэропорта ничего не осталось? Чаю хотите?

Этот шквал вопросов Зиночка произнесла на одном дыхании. Черепанов, хорошо зная эту манеру разговора своего внештатного корреспондента, ответил ей односложно:

— Да.

Уже через пару минут он сидел в уютном кабинете Зины, пил чай и ел бутерброды с колбасой и сыром. Удовлетворив любопытство девушки обтекаемыми фразами о непредвиденной ситуации и получив взамен необходимую на билет сумму денег, уже через час Черепанов был на автовокзале города.

Он еще не знал, что делать с навалившимися на него проблемами, но понимал, что в одиночку ему с ними не справиться. В родном городе его считают «укропом» и очень хотят его видеть, на этой стороне — он отъявленный сепаратист, которого оставили в покое только на время. Ни денег, ни документов… Черепанов тяжело вздохнул и занял очередь в билетную кассу, решив для себя, что нужно возвращаться в Киев. Там Святенко со своими волонтерами, Роберт Карлович, в конце концов.

Позади него стояла молодая женщина, крепко державшая за руку мальчишку лет пяти-шести. По всему было видно, что стояние в очереди малышу порядком надоело. Он крутился вокруг мамы, как юла, при этом его рот не закрывался ни на минуту — вопросы «почему» и «как» следовали один за другим. Когда прозвучал очередной вопрос мальчишки, Черепанов прислушался к их диалогу.