Век Филарета - [6]

   Строгий дедушка не одобрял бабушкиной бывальщины. Он звал Васю к себе, зажигал

особенную свечу в серебряном подс­вечнике и раскрывал большую тяжелую книгу в потертом кожаном переплете.

   Истории из Священного Писания были интересны для маль­чика по-другому. Тут главным были не сменяющие друг друга цари и пророки, битвы и страдания простых людей, а Господь Вседержитель, по милости своей устроивший землю и все на ней, открывший грешным людям законы жизни и пути спасения. Од­нако самой любимой была у Васи история ветхозаветного Иосифа, всякий раз трогавшая до слез. Не раз случалось, что дед наме­ревался прочитать иное, что Вася упрашивал его прочитать про Иосифа. Посопев и покряхтев, дед соглашался. Усаживался удобнее, оглаживал седую окладистую бороду и громко и внятно, как и следовало читать

Святую Книгу, начинал:

— Иосиф, семнадцати лет, пас скот вместе с братьями своими, будучи отроком... Израиль любил Иосифа более всех сыновей своих, потому что он был сын старости его; и сделал ему разноцветную одежду.

И увидели братья его, что отец их любит его более всех братьев его; и возненавидели его, и не могли говорить с ним дружелюбно...

И сказали друг другу: вот идет сновидец;

Пойдем теперь и убьем его, и бросим его в какой-нибудь ров, и скажем, что хищный зверь съел его...

Когда Иосиф пришел к братьям своим, они сняли с Иосифа одежду его...

И когда проходили купцы Мадиамские, вытащили Иосифа изо рва, и продали Иосифа Измаильтянам за двадцать сребреников; а они отвели Иосифа в Египет...

   Бабушка откладывала работу и тоже внимала древней истории, поглаживая голову самозабвенно слушающего внука. Как пере­живало детское сердце горе бедного отца и страдания самого Иосифа, но и как же было уверено в окончательном торжестве правды, ибо читал дед:

—...И был Господь с Иосифом; он был успешен в делах..

.

Глаза старика скоро уставали. Он откладывал книгу, но малыш продолжал смотреть на него вопрошающе. Сейчас-то Василий понимал, что скромен познаниями был протоиерей Никита, не такой великий книгочей, как батюшка, но прост и тверд был в пере своей, сохранив до преклонных лет простодушное удивление перед величием Господа.

  ...Сколь лет живу, грешный, а не перестаю удивляться мило­сердию Господнему. Нам если кто причинит зло, иной изничто­жить готов, а всемогущий Господь, жизнию и смертию нашею владеющий, нас, окаянных, терпит во всей скверне нашей...

Вася любил эти нечастые серьезные рассуждения. Он как должное воспринимал сдержанность и внешнюю суровость деда, который был иерей, стоящий между обычными людьми и са­мим Богом.

   Когда же на праздники приходили гости, дед доставал гусли, засучивал рукава рясы и играл то церковные распевы, то про­тяжные песни, то плясовые мелодии, да так, что маменька с бабушкой в пляс пускались, там и крестный дядя Петр... Только маленький Вася стеснялся, пока его не вытаскивали на середину круга, и приходилось вертеться и бить каблуками об пол.

   Летом нередко отправлялись в гости к коломенским батюш­кам, к знакомым купцам, но самыми памятными были посещения нескольких дворянских домов прихода. Там были не простые слуги, а лакеи в ливреях. Икон в комнатах было мало, на стенах все больше висели здоровенные тарелки и картины, которые Вася со вниманием разглядывал. Хозяева встречали их в непривычных нарядах: в коротких кафтанах, с напудренными косичками и в диковинных чулках и башмаках. В таких гостях Васю за обедом сажали за отдельный столик с детьми, что было унизительно.

  Вообще же мир в детстве виделся разумным и прочно устроенным. Сомнения возникали

то при виде нищих слепцов, то ковыляющей на трех лапах собаки, которую гоняли по базарной площади купеческие приказчики, а она послушно отбегала и про­сяще оглядывала людей.

    В один из дней бабьего лета накануне Васиного поступления в семинарию пошли с бабушкой на кладбище. Навестили могилки своих и отцовских родных, помолились об упокоении душ умер­ших, прощении им всяческих грехов и даровании жизни вечной, перекусили яблоками с хлебом, посидели на лавочке у ворот, и тут бабушка сказала:

— Ох, грехи наши... Почитай сколько здесь лежит святых...

— Святые в церкви! — возразил внук.

— Те, что в церкви, их все знают, а сколько тихих, малых, одному Богу известных своим терпением да любовью, трудом да верою. Тут близ церкви духовные лежат, дворяне, подальше купцы, а остальные все — мужики да бабы, а они — не мещане, а дво­ровые да деревенские — все народ подневольный, крепостной. Легко ли терпеть чужую волю!.. Помещики разные бывают. Иные подлинно родные отцы мужикам, а иные что звери хищные...

   И потекли рассказы о свирепстве и жестокости владельцев крепостных душ.

—...А прошедшей зимой проехали наши слободские в лес за дровами и нашли замерзшего мальчика чуть ли не твоих годов. Оказалось, был в дворовых графа здешнего и как-то случайно — мальчишки народ резвый — разбил любимый графский цветок. Граф приказал пороть мальчика, да не один раз, а всю неделю. Малый на второй день едва живой был, да и сбежал. Лес рядом. От побоев-то он ушел, а в лесу от мороза куда уйдешь?.. Собака какая-то его грела, да, видно, заснул он и не проснулся. После собаку эту на кладбище видели, где его отец твой хоронил.