Век Филарета - [7]

— Бабушка, не эта ли собака по базару нынче бегала?

— Кто ж ее знает...

— А граф?

— Граф он граф и есть. Он волен наказывать своих людей, как считает нужным. Говорят, правда, в дворянском собрании с ним иные здороваться перестали, да что с того...

   Так обнаруживалось, что не все люди свободны, добры и счастливы, что в земном порядке имеются изъяны... Насколько же разумнее и добрее церковный образ жизни. Прав, прав ба­тюшка!

   Храм Божий для Васи Дроздова был привычен и знаком, как : родной дом. Прежде всего, то было место особого присутствия Божия, особой благодати Господней. В храме детей крестят, взрос­лых венчают, покойников отпевают. Вся жизнь человеческая в главных ее моментах оказывается связанной с храмом.

   То был также дом молитвы. Конечно, молиться можно и дома, и Господь не пропустит искреннее обращение к нему, но все же молитва в храме особенная. Скудость молитвы одного восполня­ется здесь сосредоточенностью другого, усиливается молитвами священнослужителей, подкрепляется присутствием Святых Тайн, пением и чтением священных текстов. Дед частенько повторял, что в храме одна молитва Господи, помилуй!' имеет гораздо большую силу, чем многие молитвы и поклоны на дому.

   В детстве Вася отправлялся в храм с бабушкой. Идти было недалеко. И зимой по хрустящему снежку, и летом по мягкой травке Вася домчался бы в одно мгновение, но это не позволялось. Бабушка укоризненно качала головой, а дед мог потрепать за ухо:

— Не на ярмарку летишь! Уважай храм Божий!

   Как обижала тогда Васю непонятливость деда — ведь просто хотел поскорее переступить порог храма, ощутить привычный запах ладана, поставить свечки перед иконами, которые считал «своими»: Николая Чудотворца, Божией Матери Владимирской, Всех Святых и перед образом Спасителя... А после приходили другие люди и зажигали свои свечи от его огонька. Необъяснимо тепло и радостно становилось тогда.

   Читались положенные молитвы, диакон обходил с курящимся кадилом весь храм, а

после выходил перед царскими вратами и басом возглашал:

— Господу помолимся!

И певчие отвечали:

— Господи, помилуй!

   И все в храме крестились и совершали поклоны, ибо нет людей вовсе безгрешных, и всякий молит о милосердии Господ­нем. Возглашал диакон прошения к Господу о здравии священ­нослужителей и всех молящихся, о прощении грехов наших, о благоденствии града и отечества нашего, дабы миновали его мор и голод, войны и внутренние распри; о спасении душ всех христиан возносятся моления, душ и живых и умерших... Можно ли остаться равнодушным к такой молитве?

   Порядок службы Вася незаметно выучил наизусть, но ему никогда не надоедало смотреть, как появляется на малом входе дед из алтаря, торжественно-строгий и чуть незнакомый, вски­дывает руку перед вознесенным Евангелием; как величаво, на­распев диакон читает святое Евангелие, как радостно и всякий раз со значением дед произносит молитву перед таинством При­чащения.

   Вася твердо и безусловно знал, что Господь незримо при­сутствует в храме, что искренняя молитва непременно дойдет до Него, и Он пошлет благодать, то неземное ощущение свет­лой теплоты и тихой радости, которые мальчик чутко выделял среди повседневных житейских чувств. В детстве он подходил к причастию каждое воскресенье. Замирало сердце от мысли, что Всемогущий Господь послал Своего Сына на крестные муки ради нас, таких обыкновенных, что Он дарует нам часть Крови Своей и Тела Своего для спасения душ наших... Движутся люди ко святой чаше, все ласковы, добры и предупредительны: сначала дворянские семейства, потом они с бабушкой, потом остальные, будто действительно — братья и сестры. Если б только можно было всегда так, всегда такими быть, то никто бы не погубил бедного мальчика. Эту бабушкину историю он почему-то запомнил навсегда.

Иногда крестный дядя Петр водил его в кафедральный Ус­пенский собор. Вася немного робел громадности храма, незна­комых людей и очень боялся совершить оплошность, ведь он был сыном и внуком уважаемых священников. Дядя Петр брал его на колокольню. Запыхавшись от крутизны лестниц, Вася вся­кий раз бывал поражен открывавшимся сверху видом родного города, который ему никогда не надоедало разглядывать. Он видел и дедовский дом, и церковь, где крестили его, а в другой стороне — отцовский храм Троицы, луковку с крестом на крыше родного дома; торговые ряды казались совсем близко, а базарная площадь виделась даже маленькой. Прекрасно были видны оба храма не­далекого Бобренева монастыря.

   Но еще большее наслаждение Вася получал от колокольного звона. С первым ударом большого, многопудового колокола оглушала глухота, а после радостное тепло появлялось в груди. Звонарь Алексей перебирал перепутанные, казалось бы, веревки, нажимал на дощечки, а то всем телом раскачивал язык большого

колокола, и дивный благовест плыл над Коломной, сливаясь с перезвонами других церквей. Очень тогда хотелось Васе стать звонарем.

   Отец однажды взял его с собой в Бобренев монастырь на празднование чудотворной Феодоровской иконы Божией Матери и там сводил его в иконописную мастерскую. В полном восторге от увиденного он решил, что самое замечательное — это иконо­пись, благолепное выписывание образов святых. Отец похвалил его намерение, и строгий дед тоже...