Век Филарета - [25]

   Сокрушаясь об этой и иных неприятностях, Платон писал другу казанскому архиепископу Амвросию: «Нас ставят ни во что, и светские правители не только хотят подчинить нас себе, по и почитают своими подчиненными. Особенно тяжко, что наше­го синодское начальство не только не идет против них, но даже содействует им и бежит с ними вперегонку... Что нам делать, несчастным, как не призывать Бога не устами, а делом?»

   Вот тогда-то, в нелегкие дни, владыка Платон и задумал построить свою Вифанию. Через Троице-Сергиеву лавру течет на восток малая безымянная речка, с которою двумя верстами ниже соединяются с обеих сторон два ручья. При слиянии их некогда была лаврская мельница с птичьим и скотным дворами, но все пришло в упадок, осталась лишь густая березовая роща Корбуха. Место это полюбилось Платону, и он задумал поставить там мо­настырь.

   Епархиальных денег на это недоставало; Синод, раздраженный тратами митрополита на духовные школы, наверняка откажет — так начнем помаленьку сами, рассудил владыка. Официально было заявлено, что в роще устраивается кладбище для монахов. После поставили церковь. Построили покойцы для митрополита и не­сколько домиков для братии. Насадили липы и сирень. Сию оби­тель Платон назвал Вифанией в память о воскресении Лазаря, дабы живущие здесь и приходящие чаще вспоминали об этом чудесном событии, важной опоре веры в истории божественного домостроительства.

   Митрополит постоянное пребывание имел в Москве на Тро­ицком подворье, летом — то в Перерве, то в черкизовском заго­родном доме, то в Саввино-Сторожевском монастыре, а потом как-то пристрастился к Вифании. Все там было хорошо, но жиз­нелюбивой натуре его казалось пусто — и он завел семинарию, чтобы дыхание молодости не прерывалось в обители. Однако сделанное оставалось без формального утверждения властью.

   В 1792 году он обратился к императрице с просьбою об уволь­нении от управления епархией на покой в лавру. Государыня ответила, что жалеет о его болезнях, признает его заслуги, но не может уволить его, дозволяя, однако, поручить управление епар­хией его викарию, а самому пребывать в лавре. Царская воля — закон.

   Платон занялся обустройством митрополичьих владений. Вос­создал Чудов монастырь в Кремле, заново выстроил митрополичьи покой в том же Чудове, на Троицком подворье и в Черкизове. Получив от казны тридцать тысяч рублей на лавру, он построил новую ризничую палату, в Троицком соборе поставил новый ико­ностас и обложил его серебром, доказал стенные росписи на золоте. То же сделал и в Трапезной церкви, и у Михея, и в Сошественской церкви — везде новые иконостасы, новые рос­писи. У Успенского собора выстроено было новое крыльцо, сад лавры обнесли высокой оградой. Преобразилась лавра, и радо­валось сердце Платона.

   Но где радость — там и печаль. «Прежде я вас письмами за­дирал,— писал Платон Амвросию, ставшему митрополитом нов­городским,— ибо, несколько рулем общих дел правя, имел что писать. Но нынче все вращается без меня, другие на себя обращают

и очи и перо... Теперь сижу в Вифании, да и место... Но мира каверзы и сюда достигают. Я думал было за прежние труды и заслуги получить ежели не награду, то хотя похвалу, хотя щадение. Но видно, что мало добра сделал я, а самолюбием сам себя обманывал… Впрочем, не унываю, и спокойствие духа при всяких неблагоприятных обстоятельствах никогда не оставляет меня, это дар Божий, за который не устаю благодарить Всевышняго»

   В последние годы правления Екатерины Платон страдал, видя  злоупотребления власти, ее презрение к простому человеку, всевозрастающее безверие и развратность нравов верхов. Ему передовали слова царицы, сказанные в голодный год: «У нас умирают от

объядения, а никогда от голода. У нас вовсе не видно людей худых и не одного в лохмотьях, а если есть нищие, то по большей части это ленивцы

- так говорят сами крестьяне». Он уже потерял надежду на обретения народного блага от власти, желалось лишь — поменьше вреда.

   В ноябре 1796 года Екатерина скончалась, и Павел Петрович тут же вызвал московского

митрополита в Петербург. Ехать не хотелось, Платон медлил. Пришло письмо от императрицы Марии Фёдоровны с напоминанием, что государь ждёт его. На двадцать первый день Платон отправился, но, не доезжая Твери, получил высочайший выговор «за медленность». Платон знал, что Павел гневлив, да отходчив, но стерпеть не захотел и вернулся в лавру. В Петербург ушло письмо с объяснениями и просьбою об увольнении на покой.

   В ответном письме император в тёплых выражениях отзывался о Платоне и пояснил, что требовал его к себе « по привычке быть с ним и для того, чтобы возложить на него орден», и что  «надеется на продолжения службы его по епархии». Заочно государь освободил его

от труда приезжать  в Петербург.

   Слух о недовольстве государя митрополитом быстро пролетел по Москве, и Троицкое подворье в приёмные дни стало на удивление малолюдным. После теплого письма государя и извещания об ордене вдруг нахлынула толпа гражданских и военных чиновников во главе с генерал-губернатором, и все сердечно поздравляли высокопреосвещенного.