Век амбиций. Богатство, истина и вера в новом Китае - [23]

Никто не желал элитарного образования (и преимуществ, которые оно дает) так сильно, как “те, кто разбогател первым”. Многие из них приехали из глуши и знали, что городские интеллектуалы считают их людьми неотесанными. Из-за гигантского населения поступление в колледж в Китае – это настолько жестокое соревнование, что его сравнивают с “десятью тысячами лошадей, пытающимися перейти реку по единственному бревну”. Чтобы исправить положение, правительство всего за десятилетие удвоило число колледжей и университетов, доведя его до 2409. Но и тогда смог учиться лишь один из четырех абитуриентов.

Американское образование было еще престижней, и тревога родителей из среды “тех, кто разбогател первым”, передалась детям. Осенью 2008 года я обедал с женщиной по имени Чэун Янь, более известной как Мусорная королева. Шанхайский журнал “Хужунь репорт” ежегодно публикует рейтинг богачей. В 2006 году Чэун стала первой женщиной, занявшей в рейтинге состояний первое место. Она основала корпорацию “Девять драконов” (сейчас это крупнейший китайский производитель бумаги). Прозвищем “Мусорная королева” Чэун обязана найденной ею рыночной нише: Чэун дешево покупала в США макулатуру, переправляла ее в Китай, перерабатывала в картонные коробки для товаров, сделанных в Китае, и продавала обратно в Америку. В 2006 году “Хужунь репорт” оценил ее состояние в 3,4 миллиарда долларов, в 2007 году оно превышало io миллиардов. Чэун обошла Опру Уинфри и Дж. К. Роулинг. Журналисты назвали ее богатейшей из женщин, самостоятельно заработавших состояние.

Чэун Янь и ее муж Люмин Чун (бывший дантист, ныне генеральный директор корпорации) встретились со мной в столовой для администрации одного из предприятий Чэун – крупнейшего в мире целлюлозно-бумажного комбината в городе Дунгуань на юге страны. В пятидесятидвухлетней Чэун нельзя было угадать владелицу фабрики. Она не владела английским, а по-китайски говорила с сильным маньчжурским акцентом. Ее рост едва ли превышал полтора метра, и тараторила она так, будто была напрямую подключена к промышленному подсознательному: “Рынок не ждет! Если я не стану расширяться сейчас, если подожду год, два или три, я ничего не сделаю, я упущу возможности. И мы ничего не будем собой представлять, мы будем как любая другая фабрика”.

Пока мы ели, Чэун не хотела говорить о бизнесе. Она и ее муж жаждали рассказать о двух своих сыновьях. Старший учился в магистратуре инженерного факультета Колумбийского университета, а младший – в частной школе в Калифорнии. Во время обеда ассистентка передала Чэун копию рекомендации для колледжа, составленной преподавателем. Чэун просмотрела ее и вернула. “Средняя оценка – от 4 до 4,3”, – сообщила она мне. И с гордостью самоучки прибавила: “Его голова теперь устроена на американский лад. Ему стоит получить и китайское образование. Иначе он не найдет баланса”.

В 2005 году, когда я приехал в Китай, в американских частных школах (по данным Министерства внутренней безопасности США) обучалось всего 65 китайцев. Пять лет спустя их насчитывалось около 7 тысяч. Я уже не удивляюсь, когда крупные партийные функционеры говорят, что их дети учатся в Андовере или в Уотертауне. А недавно группа влиятельных китайцев пошла напрямик: организовала для своих детей роскошную частную школу в Пекине. Управлять ею пригласили бывших директоров школ “Чоут” и “Гочкисс”.

Из всех путей саморазвития теперь ничто не вызывало такого ажиотажа, как овладение английским. “Лихорадка английского языка” поражала официантов, гендиректоров, университетских профессоров. Она сделала язык главным показателем потенциала – силой, способной полностью изменить резюме, привлечь спутника жизни или покинуть наконец деревню. Мужчины и женщины на сайте знакомств Гун включали знание английского в свои анкеты наряду с упоминанием о машинах и домах. Каждый поступающий в колледж должен был владеть английским хотя бы на базовом уровне, и это был единственный иностранный язык, знание которого проверяли. В романе Ван Гана “Английский” сельский учитель говорит: “Если бы я осознал место каждого слова в [английском] словаре, передо мной открылся бы целый мир”.

В XIX веке в Китае презирали английский – язык посредников, имеющих дело с иностранными купцами. “Эти люди, как правило, мелкие плуты и бездельники из городов, презираемые в собственных деревнях и общинах”, – писал в 1861 году ученый-реформатор Фэн Гуйфэнь. При этом Фэн прекрасно понимал, что дипломатам необходим английский язык, и призывал учредить языковые школы: “В Китае множество талантливых людей; должны найтись те, кто может научиться у варваров и превзойти их”. Мао навязывал своей стране русский язык и репрессировал стольких учителей английского, что к 60-м годам во всем Китае насчитывалось менее тысячи школьных учителей. После того как Дэн открыл Китай миру, началась “лихорадка английского языка”. В 2008 году 80 % опрошенных китайцев считали, что им жизненно необходим английский. (Сочли, что важно выучить китайский, лишь 11 % американцев.) К 2008 году насчитывалось 200–350 миллионов китайцев, изучающих английский язык. Акции крупнейшей системы языковых школ “Нью ориентал” были выставлены на торги на Нью-Йоркской фондовой бирже.