Веер с глазами из опала - [7]

— Три месяца назад… — он остановился и закашлялся; Шубал едва не оттолкнул Персис, но больной поднял руку и жестом отстранил слугу, — …я получил важное сообщение. Как и во всех семьях, у нас есть свои тайны. Ты, несомненно, никогда не слышала об Амосе Руке, — тут он не стал ждать ответа. — У моего отца был младший брат Амос. В дни нашей революции он дружил с молодыми английскими офицерами, которые служили в армии, оккупировавшей Нью-Йорк. Другими словам, он провозгласил себя «лоялистом <Лоялистами называли американцев, которые не поддерживали отделение Соединенных Штатов от Англии. — Прим. перев.>». Когда английская армия вынуждена была эвакуироваться, он собрал значительную сумму, в том числе и из денег, украденных у своих сограждан. И с этими деньгами отправился в Вест-Индию. Но часть этих денег не была получена нечестными путями. Их ему доверила его овдовевшая мать. Эти деньги она предназначала в качестве приданого сестре Амоса, а также для себя в старости. Убегая из Нью-Йорка, Амос не представил никакого отчёта по этим средствам. Мой отец, а позже я и мой брат Джулиан содержали нашу бабушку. Мы узнали, что Амос обосновался на Багамских островах и построил там два корабля для поисков потерпевших крушение. Со временем он женился на вдове, и у него родился сын. Но этот сын пропал в море. Поэтому у Амоса законных наследников не было. Умирая, он оставил своё состояние вдове, женщине благоразумной и бережливой. Она, а также несколько других женщин на островах, получили доли в его кораблях. Но его вдова оказалась также женщиной честной. Разбирая дела покойного мужа, она наткнулась на письма моей бабушки, в которых та просила Амоса вернуть деньги. Кстати, на эти письма он так и не ответил. Вдова немедленно написала в Нью-Йорк и предложила выплатить нужную сумму. В то время я был по делам в Лондоне, и со мной не связались. Мой брат Джулиан, бабушка и тётя Элеанор умерли в течение двух недель от жёлтой лихорадки, которая тяжело ударила тем летом по стране. Меня вызвали домой, но письмо шло долго, и только через несколько месяцев я узнал о письме вдовы Амоса. Однако в то время я был слишком занят делами своей компании и, поскольку долг относился к бабушке, я письменно поблагодарил миссис Рук и сообщил, что считаю долг погашенным, так как все, кого он касался, умерли. И больше много лет об этом не вспоминал. Но незадолго до пожара, который так существенно сказался на нашем состоянии, я получил письмо от поверенного миссис Рук на островах. В письме сообщалось, что миссис Рук, дожившая до преклонного возраста, недавно умерла. Она оставила большое состояние, которое в завещании разделила в равных долях между потомками моей бабушки и благотворительными фондами. Сумма наследства оказалась очень значительной. Тогда я собрал все письма и документы, относящиеся к этому случаю… — старик жестом указал на прикроватный столик. Там лежал небольшой, закрытый на замок, портфель. — Документы доказывают законность наших притязаний.

Лицо его посерело, хотя говорил он по-прежнему отчётливо, как всегда, делая паузы между словами. Но вот он замолчал, и Шубал протиснулся мимо девушки и поднёс к посиневшим губам хозяина стакан. Дядя Огастин отпил, потом медленно снова поднял голову. Он не отрывал взгляда от Персис. В глазах его горела яростная решимость, которая меняла выражение осунувшегося лица.

— Ты… — частые поверхностные вздохи прерывали его речь. — Ты должна всё это запомнить!

— Запомню, дядя Огастин.

Глаза его закрылись, и Шубал молча жестом попросил её отойти. Слуга проводил девушку до двери, как будто хотел убедиться, что она ушла. Но внимание его было устремлено к человеку в постели.

Персис вернулась в свою комнату по другую сторону коридора. Итак, у этого путешествия на острова имелась реальная причина, а не просто поиск здоровья, которое дяде Огастину не суждено больше найти. Девушка остановилась у окна, которое выходило на пристань.

Ящики и тюки по-прежнему горой лежали на помосте, но людей не было видно. Наверное, склады переполнились. Мимо пролетела птица с ярким оперением и хриплым криком; она затерялась в роскошной зелени, окружающей бассейн и канал. Зато пятно в море, которое Лидия назвала «Удачей бури», приобрело более чёткие очертания.

Но ближе по каналу двигалось другое судно. Не шлюпка с корабля, а узкое каноэ, выдолбленное из одного большого ствола. В каноэ сидел одинокий гребец. Несмотря на все его усилия, судёнышко слишком медленно приближалось к маленькой пристани, возле которой стоял дом. Ухватившись здесь за сваю, гребец — теперь стало ясно видно, что это женщина, — поднялся вверх, выпрямился и привязал верёвкой свою странную лодку.

Вокруг ног женщины болталась юбка из выделанной шкуры, голову покрывала широкополая шляпа из какого-то тростника или соломы, так что Персис сверху не могла заглянуть в лицо незнакомки. Женщина подняла завёрнутый в шкуру свёрток и, держа его у костлявого бедра, двинулась к дому. Она поднялась по еле заметным ступеням и исчезла за наружной стеной.

***

Каноэ лениво покачивалось у сваи. У рифа бросал якорь корабль, который привёл Лидию в такое возбуждение. На большой пристани собрались люди, наблюдая за ним. Что-то в их доведении говорило, что они не очень приветствуют появление этого корабля. Словно наоборот, обсуждают средства обороны от вторжения.