Ведро алмазов - [4]

– Нужны были тебе его яблоки? – я еще раз попробовал переменить Данилино решение. – Вон, нарви у нас, сколько хочешь, хоть ведро! Что у Хвата такого особенного?

– Да? – он даже остановился на минуту. – Ты знаешь, он за каждый саженец отвалил по тысяче баксов. У вас яблоки обычные, а у него, заморские, молодильные.

– Какие…, какие?

– Молодильные! Съешь их пару штук, и на два года помолодеешь.

Теперь и я остановился, слушая его бред. Это было покруче зеркал на стенах и потолке.

– А ты откуда знаешь?

– Слышал! Хват абы что у себя не посадит и есть не станет. Он, говорят, силу на старость копит, виагру в аптеке упаковками покупает… Ему что?… Денег – куры не клюют… Соберет сейчас урожай яблок, на зиму сложит, и будет до ста тридцати лет жить молодым.

– Ты это серьезно?

– Не веришь? – у Данилы загорелись глаза. – Я еще не то тебе по секрету расскажу, знаешь что он еще придумал?

Разжег он все-таки мое любопытство, хоть ни в какие молодильные яблоки я не верил. Кому, сколько отмеряно судьбой, как говорила моя бабушка, тот столько и проживет. А из Данилы так и пёрло чужими секретами.

– Он, говорят, вторую жизнь прожить хочет, в Америке в очередь стал, хочет, чтобы его после смерти заморозили, а потом ему клона из его же клетки сделали.

– Не ври, не может этого быть! – заявил я уверенно.

– Почему не может?

– Да потому, что в Америке нет очередей. Пусть не врет!

Мой последний аргумент, по-моему, сразил Данилу наповал. Он нехотя согласился.

– Наплевать на Америку, но яблоки молодильные надо попробовать.

– Да тебе то зачем? – удивился я. – Хочешь съесть их и превратиться в сосунка? Чтобы тебя в коляске катали? Ха…ха….ха.

Я бы еще долго над ним изгалялся, но он не обращая внимания на мое ерничанье, вполне серьезно и даже немного печально сказал:

– Мне яблоки ни к чему, я их своей бабке хочу подсунуть, пусть она их съест.

– А ей они зачем? – рассмеялся я, решив его вконец доконать, – помолодеет, будет тебя с удвоенной силой драть.

Но Даниле видно было не до шуток. Он делился со мной, своим единственным другом затаенной, скорбной думой.

– Бабка, последнее время плохая стала, все время хворает, вдруг умрет, что я тогда буду делать? Как жить один?

– А до этого как жил? – никак я не мог понять, к чему он клонит.

– До этого мы жили на ее пенсию. Картошку на зиму накопаем, капусты в погреб спрячем, так и тянем до лета. Хорошо коза выручает. А представь бабка умрет, ее пенсии не будет, и хлеба не на что будет купить, а на одной картошке, сам знаешь…Малолетним беспризорником, что по телевизору показывают, я не хочу быть, их в стране и так перебор, три миллиона, конкуренция знаешь какая. На работу меня никто не возьмет, весь город у нас одни безработные, а мне еще школу заканчивать.

Данила ненадолго замолчал, давая мне время проникнуться его тревогами и затем решительно заявил:

– Вот поэтому в сад и лезем. Я сам не верю тому, что бабки на скамейке говорили про молодильные яблоки. А вдруг… Так что ты если не хочешь, не лазь, только подсади меня на забор. И когда полезу обратно, руку протяни, а то я не дотягиваюсь.

Понятно, что он не один раз заглядывал в сад к Хвату, но или яблоки были еще неспелые, или боялся, что не сможет самостоятельно обратно вскарабкаться на стену. «Лесенку мог бы с собой взять, вот проблема», мысленно сразу нашел я выход из трудного положения. Хотя, нет, дело не в лестнице. Яблоки были еще зеленые, а сегодня поспели, сделал я окончательный вывод.

Когда через пять минут никого, не встретив, мы подошли с тыла к царским хоромам Хвата, даже не возникло вопроса, кому подставлять спину. Моя спина, конечно, была мощнее. Аристократ в начищенных ботинках и белой сорочке, оставив у меня на майке отпечаток ноги маленького бегемота, пыхтя взобрался на стену. Затем протянул мне руку. И вот мы оба наверху, держимся за фигурные пики. Перед нами расстилался ботанический сад, столько здесь было необычных кустов, деревьев и удивительно красивых цветов. У меня мелькнула даже шальная мысль, а не пересадить ли контрабандным способом половину растений в сад к деду с бабкой. Но рот открывать я не стал, иначе эта идея захватила бы целиком моего приятеля. У него, по-моему, был врожденный синдром экспроприации экспроприаторов. Я, благоразумно промолчал, вглядываясь в чужой сад.

Как два токующих фазана мы сидели на чужом заборе. Когда я собрался спрыгнуть вниз, Данила неожиданно попридержал меня за плечо.

– Смотри внимательно, нет ли собаки, – вдруг тревожно заявил он мне.

Я возмутился и зашипел на него, как трехголовый змей:

– Ты же уверял, что никакого пса у него в саду нет.

Данила виновато скукожился.

– Пса то может быть и нет, а вот конура есть, – он почесал в затылке, – И кинуть нечем, проверить, – вслух размышлял он, – и рогатку забыл. Как бы в нее заглянуть, есть там кто или нет?

А заглянуть-то нельзя было. Конура стояла к нам боком. На все лады мы стали сюсюкать, шикать и подвывать, вызывая несуществующего пса на улицу, даже мяукнули пару раз. Кажется, там никого не было.

– Может быть, он с хозяином в одном доме живет, а мы его во дворе ищем, вдруг сейчас с балкона спрыгнет? – в очередной раз решил напугать я Данилу. Эта затея с молодильными яблоками не нравилась мне все больше и больше. Чего он мне наплел тут по дороге? Видал я позавчера Данилину бабку, жива – здорова, и умирать не собиралась.