Ведомые 'Дракона' - [3]

Вскоре радио и газеты принесли в Ситу долгожданную весть о контрнаступлении советских войск под Москвой. Радости нашей не было предела. Казалось, небо над тайгой посветлело, а от улыбок людей попятилась декабрьская стужа. Только за Амуром и Уссури по-прежнему хмурились тучи. Маньчжурия, прищурясь, смотрела в японские бинокли на наши границы.

2

В первые месяцы войны учеба наших летчиков по содержанию напоминала довоенную. Фронтовой опыт, доходивший до Дальнего Востока в виде служебных информации, газетных и журнальных заметок, робко заглядывал в учебные планы. Новым было только то, что мы занимались в условиях повышенной боевой готовности. Это проявлялось в круглосуточном дежурстве определенного количества летчиков, в напряженной работе технического состава, который старался содержать самолеты в постоянной готовности к вылету, в максимальной интенсивности полетов, проходивших днем и ночью. Мы шлифовали технику пилотирования, стреляли по наземным и воздушным целям, бомбили, вели воздушные бои, наносили штурмовые удары по удаленным объектам.

Больше внимания стало уделяться изучению немецкой авиации. Знание тактико-технических данных вражеских самолетов позволяло нашим летчикам предметнее строить свою учебу, анализировать ошибки, делать выводы.

Наиболее видное место в боевой учебе занимали стрельбы по наземным и воздушным целям, особенно по конусу. Оценки выставлялись в зависимости от количества пробоин в нем. Поэтому каждый стремился открывать огонь с короткой дистанции, когда рассеивание пуль минимальное. Это, конечно, требовало виртуозной техники пилотирования, точного расчета, смелости и выдержки. И надо сказать, что летчики нашей эскадрильи в большинстве своем были мастерами этого вида стрельбы. Они одинаково успешно вели огонь и днем, и ночью.

До войны и в самом начале ее мы не сомневались в правильности методики обучения летчиков огневому мастерству. Но вот однажды старшина Сергей Крысов, будучи в командировке, встретился в Хабаровске со знакомым летчиком-фронтовиком. Разговорились. Тот рассказал о своем первом бое с "юнкерсом". Привыкший стрелять с коротких дистанций, наш летчик долго сближался с бомбардировщиком. За это время вражеский стрелок успел пристреляться и сбил его.

Возвратившись в эскадрилью, Крысов рассказал об этом случае товарищам. Возник оживленный спор.

- Слабаком был твой друг, - язвительно заметил Патраков. - Он не в атаку шел, а к теще в гости. Ногами и ручкой шуровать нужно было.

- Не горячитесь, Патраков, - прервал его командир эскадрильи Батычко. Случай серьезнее, чем вам кажется, и обмозговать его надо без тещиных блинов. Кому слово? Вам, Тюгаев? Пожалуйста.

- Возможно, Патраков кое в чем и прав, - как всегда, спокойно начал Дмитрий Тюгаев. - Но он не уловил главного из рассказа Крысова. А ведь этот бой с "юнкерсом" действительно - камушек в наш огород...

- Непонятно, товарищ лейтенант, - недоуменно развел руками Патраков.

- Сейчас объясню. Камушек потому, что бросает тень на методику обучения наших летчиков стрельбе. Давайте подумаем: всегда ли мы учитываем возможность противодействия противника, когда ведем огонь по конусу? Тюгаев обвел взглядом летчиков и после небольшой паузы заключил: - На мой взгляд, не всегда.

- Я согласен с вами, товарищ лейтенант, - поддержал его сержант Василий Луговой. - Ведь как мы стреляем? Подходим к конусу на пятьдесят - шестьдесят метров, когда на нем даже швы видны, и режем очередью. А если вместо него будет самолет противника? Ведь он тоже врезать может... Так, наверное, случилось и с тем летчиком, о котором рассказал Крысов.

- Да и стреляем мы только на попутном курсе и на малой скорости, включился в разговор старшина Павел Заспин, самый молчаливый летчик в эскадрилье. - Какая же здесь внезапность атаки?

Молодец Сергей Крысов! Интересный вопрос затронул. Правда, мы и раньше иногда говорили на эту тему, но не так конкретно и не в такой тесной связи с нашей учебой. Какое же решение примет командир эскадрильи? Ведь это же замах на установленные в полку порядки... Батычко не заставил себя ждать:

- Сделаем гак, товарищи. Завтра я буду у командира полка и доложу об этом разговоре. Я согласен, что в нашу учебу надо внести изменения. И чем раньше, тем лучше.

Но командир полка не спешил с принятием решения, несмотря на энергичный нажим комиссара Пасынка, поддержавшего нас. Лишь после того как этот вопрос был утрясен с инспектором из Москвы, проверявшим дивизию, наши предложения начали претворяться в жизнь. Но довести дело до конца мы не успели, с тем и уехали на фронт.

А фронтовой опыт требовал внести и другие коррективы в боевую подготовку летчиков. Взять хотя бы учебные воздушные бои. После Халхин-Гола, как известно, начали широко практиковаться поединки между большими группами истребителей. Эскадрилья мерялась силами с эскадрильей, полк с полком. Результаты этих боев занимали важное место в оценке боеготовности части и подразделения. И если мне не изменяет память, только в начале 1942 года летчики-дальневосточники прекратили вести учебные бои такими большими группами. С этого времени стали чаще практиковаться поединки между звеньями и отдельными самолетами. Летчики оттачивали групповую слетанность, согласованность в действиях, учились вести борьбу с противником в широком диапазоне скоростей и высот.