Ведьмы Карреса. Часть 1 - [2]

Капитан счастливо усмехнулся. Было темно. Да, удивит же он их всех, только… где это он очутился?

Он поискал в небе маяк космопорта. Ага, вот он — слева и немного сзади. Странно, как это он успел сделать крюк?

Он зашагал по темной улочке. В таких городках с наступлением темноты жители запирали парадные двери и удалялись в уютные дворики. На улицу доносились голоса, стук посуды, взрывы смеха, где-то пели — но все за высокими стенами, которые преграждали доступ свету в переулок.

Переулочек внезапно кончился стеной и другим переулочком, идущим наперерез. Поразмыслив с секунду, капитан снова повернул налево. Ярдах в ста впереди на тротуар падал сноп света — открытая дверь. Оттуда, когда капитан приблизился, донесся грохот захлопнутой двери, потом — крики.

— И-и-и-и-и! — завизжал ребенок.

Не то смертельный страх, не то предсмертные муки, а может быть, истерический смех. Капитан, предчувствуя недоброе, побежал трусцой.

— Я тебя вижу! — послышался сердитый мужской голос. — Я тебя поймал! А ну-ка слезай с ящика! — Говорящий пользовался имперским универсальным. Я шкуру с тебя спущу! Пятьдесят два клиента с несварением желудка, ну, ты!

За последним возгласом раздался грохот — как будто рухнул небольшой деревянный домик, потом — череда визгов, оханий, свирепого рычания. Капитан разобрал только: «…ящиками в меня кидаться…»

— Эй! — негодующе окликнул капитан.

Наступила тишина. Узкий дворик, залитый ярким светом большой лампы, был наполовину засыпан мусором, судя по всему, остатками деревянных упаковочных ящиков. Крупный, очень толстый мужчина, одна нога у которого прочно застряла в уцелевшем ящике, был одет в белое и размахивал палкой. Мужчине удалось загнать в ловушку между стеной и двумя большими ящиками, на один из которых она пыталась вскарабкаться, маленького роста девчонку. На ней тоже был белый халат, а на вид — не старше четырнадцати. Беспомощное дитя, подумал капитан.

— Тебе чего? — проворчал толстяк, с некоторым достоинством тыкая концом палки в направлении капитана.

— Оставьте ребенка в покое! — осторожно приближаясь, рявкнул капитан.

— Не суйте нос в чужие дела! — крикнул толстяк, размахивая палкой на манер дубинки. — Я сам с ней разберусь. Она мне…

— Не делала я! — всхлипнула девчонка и разрыдалась.

— Хочешь рискнуть, жирная уродина? — грозно поинтересовался капитан у толстяка. — А ну, рискни! Я эту палку вставлю тебе в глотку!

Толстяк вздохнул, как доведенный до отчаяния человек, освободил ногу, замахнулся и опустил палку на форменную фуражку капитана. Капитан двинул толстяка со всего размаху в солнечное сплетение.

Потасовку несколько сдерживали разбросанные повсюду ящики. Потом капитан, тяжело дыша, выпрямился. Толстяк же остался сидеть, ловя ртом воздух и призывая на помощь «…закон!»

Капитан несколько удивился, обнаружив рядом с собой девчонку. Она заметила его взгляд и улыбнулась.

— Меня зовут Малин, — сообщила она и показала на толстяка: — Он серьезно ранен?

— Хм… нет, — пропыхтел капитан. — Но нам бы лучше…

Но поздно! Громкий, уверенный голос раздался в проходе, ведущем в переулок.

— Так-так-так! — укоризненно сказал голос.

Этот тон, как бы говоривший: «Спокойно, я держу ситуацию под контролем», казался капитану одинаковым на всех планетах и на всех языках.

— Что здесь происходит? — прозвучал риторический вопрос.

— Вам придется пройти! — тут же был дан ответ.

Суд на Порлумме, как выяснилось, работал круглосуточно и очень деловито. Ждать им почти не пришлось.

Никкельдепейн? Странное название, не так ли, улыбнулся судья. Затем он внимательно выслушал обвинения, объяснения, отрицания и доводы обеих сторон.

Брут-пекарь обвиняется в нанесении удара гражданину иностранного происхождения и подданства потенциально смертельным орудием в область головы. (Улики представлены). Вышеназванный гражданин предположительно пытался вмешаться в процесс наказания Брутом-пекарем принадлежащей ему рабыни по имени Малин (представлена в вещественных доказательствах). Он подозревал рабыню в добавке некоего ингредиента к партии тортов, выпеченных в тот день, в результате чего пострадало пищеварение пятидесяти двух клиентов Брута-пекаря, и были жалобы.

Вышеназванный иностранный гражданин употреблял оскорбительные обороты речи — капитану пришлось признаться, что он обозвал толстяка «жирной уродиной».

Есть основания предполагать, что Брут-пекарь был спровоцирован, но их недостаточно. Брут побледнел.

Капитан Позерт, подданный — все, кроме арестованных, улыбнулись, Республики Никкельдепейн, обвинялся в: а) намеренном вмешательстве в личную жизнь; б) намеренном оскорблении достоинства; в) намеренном нанесении сильных ударов Бруту-пекарю в область желудка в ходе разбираемого инцидента.

Удар в область головы, нанесенный капитану Позерту, признается как провокация в действиях по обвинению пункт в), но недостаточной.

Никто ни в чем, похоже, не обвинял рабыню Малин. Судья лишь раз, покачав головой, с интересом на нее посмотрел.

— Этот прискорбный инцидент, — заметил судья, — обернется для вас, Брут, двумя годами заключения, а для вас, капитан, тремя. Очень, очень сожалею.