Ведьмина неделя - [64]

Все уже успели назвать по одному персонажу — и были уверены, что инквизитор распознает колдуна по тому историческому лицу, которого тот назовет. Поэтому казалось совершенно очевидным, что злодеев упоминать не следует. Так что Тереза основательно задумалась — хотя ее ужасно обидело, что инквизитор переврал ее фамилию. И, как часто бывает в подобных случаях, ей на ум тут же пришли целые орды исторических негодяев. Она тупо глядела на инквизитора, а в голове у нее толкались Бэк и Хаэр[17], Криппен, Иуда Искариот, Нерон[18] и Торквемада[19], а ни о ком положительном подумать не удавалось.

Крестоманси поторопил ее:

— Ну же, э... Татьяна!

— Тереза! — возмутилась Тереза, Тут ее посетило вдохновение и она добавила: — То есть святая Тереза[20].

Крестоманси записал это в золотую книжечку и указал на Делию.

— Одиссей! — отбарабанила Делия.

— Не было ни в одном из миров, — покачал головой Крестоманси. — Попробуйте еще раз.

Делил напрягла мозги — и в конце концов додумалась до леди Годивы[21].

Указующий перст Крестоманси передвигался по классу, загоняя всех в один и тот же тупик....Негодяи так и напирали — Аттила Гунн, Ричард III[22], Лукреция Борджиа[23] или Иосиф Сталин — а если удавалось выдумать кого-то менее злонамеренного, тут же вспоминались персонажи вроде Анны Болейн[24] или Галилея — осужденные на смерть.

Большинству казалось, что и о них говорить не стоит, хотя Нирупам — а он-то знал, что Крестоманси никакой не инквизитор — рискнул назвать Карла I[25].

Почти после каждого имени Крестоманси поворачивался к мистеру Уэнтворту и мистер Уэнтворт объяснял, кто это такой. Второму “игрек” было решительно непонятно, зачем инквизитор так поступает — не для того же, чтобы показать, какой мистер Уэнтворт умный — а Нэн поняла, что он опять изучает симптомы. Зачем? Наверно, потому, что все дело в каком-то историческом персонаже…

Чарлз ждал, когда палец Крестоманси укажет на него. “Не на таковского напали!” — подумал он и небрежно уронил:

— Святой Франциск![26]

Палец Крестоманси просто переместился на Дэна Смита. Дэн оторопел.

— Сэр, простите, у меня живот болит. Не могу ничего придумать. Палец никуда не делся.

— Ой... — простонал Дэн.— Дик Терпин…[27].

При этих словах второй “игрек” затаил дыхание, а потом раздался всеобщий разочарованный выдох, потому что палец Крестоманси перенесся через проход и указал на Эстель.

Эстель уже успела поставить парту на место, собрала почти все тетради, но клубок шерсти укатился далеко под парты и продолжал разматываться. Эстель ползла на четвереньках за посеревшим мохером и не заметила, что наступила ее очередь. Нэн нагнулась и ткнула ее. Эстель подпрыгнула.

— Что, уже я? Ой, извините! Гай Фокс... Никто ведь еще не называл Гая Фокса? _ И она снова погналась за вязаньем.

— Минуточку, — сказал Крестоманси. В классе сгустилась изумленная тишина. — Не будете ли вы так любезны рассказать мне о Гае Фоксе?

Эстель снова подняла голову. Все смотрели на нее — неужели это она ведьма?! Но сама Эстель сейчас думала исключительно о мохере.

— Гай Фокс? — нахмурилась она. — Ну, его сожгли на костре за то, что он взорвал Парламент.

— Взорвал? — переспросил Крестоманси.

Саймон открыл было рот, собравшись сказать, что Эстель абсолютно права, но тут же поскорее захлопнул его. Эстель закивала. Послышался целый хор:

— Да, сэр. Взорвал, сэр! Крестоманси посмотрел на мистера Уэнтворта. Мистер Уэнтворт пожал плечами:

— В тысяча шестьсот пятом году Гай Фокс протащил в подвалы Парламента несколько бочонков пороха, чтобы поднять на воздух и правительство, и короля. Но, видимо, он ошибся в расчетах. Порох взорвался ночью и разрушил обе палаты, но никто не пострадал. Гай Фокс тоже остался невредим, но его тут же схватили.

Вроде бы мистер Уэнтворт только что совершенно так же сообщал Крестоманси какие-то исторические сведения, но почему-то на этот раз все было по-другому. В глазах Крестоманси появился странный блеск и он проговорил, глядя прямо в глаза Нэн:

— Ошибся в расчетах... Ничего удивительного. У бедняги Фокса все всегда валилось из рук. — И он указал на Нэн.

— Ричард Львиное Сердце![28] — сказала Нэн. И подумала: “Ага, он все понял!

Именно из-за Гая Фокса наш мир отличается от соседнего. Но почему так вышло? Он же хочет, чтобы я все объяснила, а я и сама не знаю!”

Она ломала над этим голову, а Крестоманси продолжал собирать со второго “игрек” никому не нужные имена. Пятое ноября тысяча шестьсот пятого года. Нэн помнила, что когда-то ей что-то рассказывала мама, еще до того, как ее увели инквизиторы...

Мама говорила, что пятое ноября — последний день Ведьминой недели. Ведьмина неделя начинается в Хэллоуин, а сегодня как раз Хэллоуин. Может, в этом дело? Наверняка, только Нэн все равно не понимала, почему. Но она поняла все правильно и Крестоманси наверняка нашел ответ, потому что теперь он стоял рядом с мистером Уэнтвортом спокойный и довольный.

— Итак, — объявил он, — сейчас мы назовем колдуна.

Вид у него снова стал отрешенный. Он медленно вытащил из лиловато-серого кармана плоский золотой футляр — и если уж он на кого-то и глядел, то на Чарлза. “Хорошо, — подумала Нэн. — Мне дали время поразмыслить”. А Чарлз решил: “Ну и ладно. Говорите на здоровье, что я колдун. Но помогать вам я не стану”.