Ведьмина деревня - [23]

Тоже мне аргумент!

— Знаешь, в мире живет куча людей, которые боятся стоматологов. И гинекологов. Или опасаются полицейских. Что же, им всем теперь нужно уйти из общества и жить на отшибе? Мало ли кто кого боится!

Вячеслав пожал плечами.

— Честно говоря, я и сам предпочитаю спокойную уединенную жизнь. Но визитеров никогда не прогоняю. Однако они приходят редко и исключительно по делу. Это нормально, Люда. Я много работаю со смертью и посмертием, поэтому меня лишний раз предпочитают не беспокоить. Если ты вдруг захочешь, заходи в гости. Я буду рад.

Заманчивое предложение.

Он взглянул на свои наручные часы, тихо присвистнул.

— Между тем, уже второй час ночи. Пора спать, Люда. Буди свою подругу и отправляйтесь по домам.

— Может, мне еще почитать? — спросила я. — Я почти не устала, если надо, могу сидеть здесь до утра.

— Это вовсе не обязательно, — ответил Вячеслав. — Ты и так выпустила в атмосферу столько магии, что сюда еще долго никто лишний не сунется.

— Ну раз так, — я выпрямилась и с наслаждением потянулась, — тогда действительно надо расходиться.

— Спокойной ночи, Люда.

— Спокойной ночи, Слава.

* * *

Бабу Зину похоронили быстро и очень тихо. За пару часов до погребения дядя Игнат привез в Волховское священника — серьезного высокого старика с длинной курчавой бородой.

Покойницу батюшка отпевал степенно и по всем правилам, однако невооруженным глазом было видно, что чувствует он себя неуютно, а похороны и сами волховчане здорово его напрягают. На самом деле, то, что этот священнослужитель вообще согласился прочесть над телом Зинаиды Семеновны положенные молитвы, лично мне казалось доказательством его высоких душевных качеств, ибо слава о нашей ведьме гуляла далеко за пределами села, и этот человек наверняка знал, кого именно ему предстоит благословить в последний путь.

Сделав свое дело, батюшка поспешил откланяться, а все остальные, с гробом и кучей живых цветов, переместились на местное кладбище — небольшое, огороженное невысоким деревянным штакетником и густыми кустами сирени, разросшимися по всему его периметру.

У могилы никто не плакал и не причитал. Баба Зина не пользовалась в селе особым авторитетом и уважением, но многим односельчанам ее было по-человечески жаль, а потому провожали Семеновну со вздохами и грустными бледными лицами. Погода, к слову, была под стать всеобщему настроению — пасмурная, безветренная, очень душная.

— Не слишком ли рано мы ее хороним? — тихо поинтересовалась Марина у моей бабушки, глядя, как волховчане по одному подходят прощаться с соседкой. — Покойнику ведь положено три дня дома лежать.

— Ты слышала, что вчера сказал заозерный? — ответила бабуля. — Сейчас самое главное — не допустить Зининого перерождения. Избавиться от тела нужно как можно скорее, чтобы Семеновна, не дай Бог, к концу третьего дня после своей смерти не явилась к нам в гости.

— А она может? — испугалась Марина.

— А кто ж ее знает? — пожала плечами бабушка. — С ними, черными, такое бывает.

Словно в подтверждение ее слов, от толпы волховчан отделился Вячеслав. У меня тут же возникла мысль, что он вынет из-за пазухи осиновый кол и проткнет им бабе Зине сердце, а крышку гроба посыплет солью. Но некромаг использовать народные способы борьбы с потенциальной нежитью не стал, а просто вытащил с кармана баночку с каким-то голубоватым порошком, обильно посыпал им могилу, бросил щепотку в голову и ноги покойницы, что-то быстро прошептал. Затем достал из другого кармана крошечную металлическую коробочку, подцепил кончиком пальца находящуюся в ней вязкую субстанцию и уверенно нарисовал на лбу и руках умершей какие-то знаки.

— Теперь надо закрепить, — он обвел нас взглядом, остановился на мне. — Люда, помогай.

Я подошла к нему, встала рядом у гроба.

— Что надо делать?

— Просто попроси ее лежать смирно.

Быстро смахнула внезапно набежавшую слезу.

— Спи спокойно, баба Зина, — вкладывая в каждое слово всю свою искренность, сказала я. — Сама не тревожься и живых не тревожь.

Слава удовлетворенно кивнул.

— Теперь всё. Можно хоронить.

…Поминали волховскую ведьму во дворе ее же дома — прямо на улице поставили стулья и несколько обеденных столов. Во время трапезы преимущественно молчали, изредка перебрасываясь короткими фразами. Так продолжалось до тех пор, пока не отправился домой наш заозерный сосед — съев тарелку традиционной куриной лапши, и пообещав, что в течение следующих сорока дней будет следить за тем, чтобы на кладбище все было спокойно.

После его ухода магическое общество несколько оживилось. И хотя разговоры за столом по-прежнему не особо клеились, чувствовать себя селяне стали гораздо свободнее.

— Почему вы все так не любите Вячеслава? — спросила я у бабушки. — По-моему, он очень милый и приятный человек.

— Знаешь, он ведь всегда был сдержанным, нелюдимым, — ответила она. — Когда мы в прошлом году Павла Ивановича хоронили, к гробу его даже не подошел, только кинул быстрый взгляд, махнул рукой и удалился в свои хоромы. А тут, смотри-ка, и до конца погребения выстоял, и на поминки вместе со всеми явился, и даже с соседями парой фраз перекинулся. Сдается мне, причина тому — один конкретный человек.