Ведьмин Лог - [43]

Уже достаточно далеко отбежавший от берега, чтобы не бояться погони, Адриан оглянулся назад и воочию убедился, что бунт имеет место быть. Приготовленных к утоплению жаб народ отлавливал всеми возможными способами. В ход шли штаны и рубахи. Кто-то гонялся, пытаясь накрыть зеленую картузом, кто-то пытался просто выманить обещаниями о сапожках, сережках и прекращении ходить в кабак.

– Что ж нам, их всех опять вязать? – усомнился Адриан в осуществимости подобного предприятия. А хитрый Прокоп, всегда вертевшийся подле власть предержащих, льстиво влез:

– Зачем же всех? Васька-царек народ взбаламутил.

– Царек! – радостно сверкнул глазами Адриан.

А Илиодор с сомнением покачал головой, думая, что как бы незадачливый боярин не нажил действительных неприятностей, столкнувшись с настоящей силой.

– Слышал я, Адриан Якимович, что разбойники Северска грозны. А в этаких глухих местах и вовсе сбиваются в огромные армии. Как бы вам без помощи и поддержки не понести потерь в неподготовленном мероприятии.

Адриан Якимович вздрогнул, а после, подойдя к князю, возложил ему обе руки на плечи и со всей искренней горячностью молодости заявил:

– Вот, князь, только от вас я и слышу слова поддержки и предупреждения. – Он осекся, чувствуя как в сердце щемит и, притиснув златоградца к груди, сказал: – Друг вы мне, клянитесь, что не бросите меня до конца этой передряги.

– Да я бы с радостью, – вздохнул Илиодор, борясь с собственным языком, который хотел поклясться, невзирая на волю хозяина. – Но вы же знаете мои обстоятельства. – И он сделал характерные движения пальцами. Последние два кладня он вчера как-то умудрился проиграть малолетнему Митрухе.

Мытный глянул на него и прослезился.

– Да что вы, друг мой, деньги – мусор. Прямо вот сейчас придем – и выдам вам из полковой казны.

Писарчук, всю ночь варивший неразменный кладень, сделал вид, что подавился мухой, поскольку полковая казна отощала вдвое. Он бодрым козелком прыгнул вперед, радостно заблеяв:

– Да что там, ваше сиятельство, давайте просто поставим князя на полное довольствие.

– Почетным егерем-стрельцом, – поддержал его Прокоп, дивясь такой сообразительности писарчука.

– Коня, саблю выдадим, мундир… – закатил глаза писарчук и всю дорогу расписывал, какое это будет счастье иметь такого егеря-стрельца, дойдя в своих фантазиях до того, что пообещал князю, что, как только в Северске узнают о таком молодчике, так тут же сделают губернатором. Илиодору такие перспективы не понравились, он бы предпочел взять деньгами, но отложил серьезный разговор до вечера. Тем более что уланский командир предложил все это дело спрыснуть.

Вечером мы сидели, уставившись друг другу в глаза. Пантерий чистил сапоги в углу, делая вид, что не замечает странного поведения хозяина, а пахнущий пряным вином Илиодор кусал губы и сопел, явно чувствуя себя дурак дураком. На серебряном разносе стояла гора судочков, и я, прекрасно понимая, для каких таких целей с самого полудня пивший, евший златоградец приволок их сюда, не спешила ему облегчать задачу, хотя очень хотелось рявкнуть: «Ну давай уж, корми животное, а то вторые сутки пошли, как голодом моришь». Поняв, что самостоятельно златоградец угощать меня не решится, Пантерий последний раз плюнул на подошву сапога, протопал к столу и, как обозленная кухарка, стал греметь посудой, расставляя ее.

– Что ж вы, барин, на скотину так зыркаете? Она же помереть может от смущения.

В судочках обнаружились все нехитрые разносолы, которыми мог попотчевать гостей голова. Тушеный заяц, балычок, копченые колбасы, ломти холодной свинины, наводившие на мысли о печальной участи бесноватого хряка, капуста, огурчики соленые, рыбные пироги, блины, лежащие золотистой горкой, и бесконечные горшочки с медом, вареньем, сметаной, маслом, по которым Пантерий пробежался плотоядным взглядом, в конце почтительно замерев перед литровою бутылью златоградского вина. Илиодор тут же отвесил ему тумака:

– Мал еще об этом думать.

– Об этом думать никогда не рано, – успокоил его басом Пантерий и тут же добавил: – Я ж не для себя, а для дамы, – и под удивленным взглядом Илиодора взяв с разноса серебряный же с гравировкой походный стаканчик Мытного, лихо выдернул зубами пробку.

Я не стала кочевряжиться и, благодарно муркнув Пантерию, не по-кошачьи втянула через край вино. Видя, как отвисла челюсть Илиодора, Пантерий, хекнув, влил в себя половину бутыли и, утеревшись рукавом, по-братски разломил моченое яблочко, половину отдав мне, половину с хрустом разжевав.

– Ну, приступим, помолясь, – подцепил он на вилку заячью ножку, а Илиодор как-то потерянно заявил:

– Был у меня похожий забавный случай…

– О! – обрадовался Пантерий. – Рассказывай, я страсть как байки люблю.

Илиодор его не услышал, потому что я как раз, запустив когти в яблоко, держала его перед собой, откусывая по кусочку, умиленно наблюдая, как мой черт стремительно уничтожает снедь.

– Приятного вам аппетита, – скромно пожелали из угла.

Илиодор обернулся и обомлел. Я сама чуть не завизжала утром, когда увидела сестрицу в предрассветном полумраке. Кость, в отличие от гороха, переваривалась в ней значительно медленней. В первую очередь в Ланке отчего-то проявился скелет, который, хвала Пречистой Деве, к вечеру оброс бледной плотью, только вместо глаз и рта еще видны были черные провалы, бледными тенями колыхалась одежонка. Утром я упала с кровати, позорно заорав: