Ведьмин Лог - [130]

Ланка, на ее счастье, ничего этого не знала. Иначе – кто знает, как бы она это восприняла? Увлеклась бы, окрыленная всеобщим вниманием, завралась и в конце концов попалась бы, пойманная на противоречиях одним из неприятных хитроглазых дознавателей, которыми сейчас кишел город. Или, наоборот, начала бы недальновидно ссориться с увлеченной фантазиями общественностью, будя в возмущенных согражданах естественное желание раскрыть властьпредержащим глаза на подлинную личность Дорофеи Костричной, то есть попросту накляузничать. Она не знала, что каждый ее вздох фиксируется и рассматривается так же дотошно, как и мудрые изречения Златоградского Императора, а потому не ограничивала себя ни в количестве вздохов, ни в их интенсивности. Ее в данный момент мучил и даже, хуже того, зверски угнетал, пригибая к земле, груз ответственности. Она оказалась, сама того не ожидая, наиглавнейшей ведьмой Северска. Поначалу, когда заумная Маришка сухим, даже каким-то казенным голосом объяснила ей все о безвыходном положении, в которое попала ее бабуля, а также архиведьмы и прочие ведьмы Серебрянска, при том что на болотах продолжает бесчинствовать Фроська, а сама она, кажется, наглухо влюбилась в чернокнижника, которого при этом видеть не может и желает растерзать, Ланка лишь хмыкнула: обычное для Ведьминого Лога дело. Когда правят бабы – скандалы, ругань, битье посуды и сумасшедшая любовь не затихают ни на миг, прямо как пожары на торфяных болотах: только в одном месте зальешь, глядь, уже дымится по соседству. Бессмысленно в таком деле орать «караул» и бегать туда-сюда с ведром. Надо сесть, хорошенько все обдумать и с кем-нибудь посоветоваться.

Вот тут беззаботно рассуждающую Ланку и настиг удар, как чародея, который все порывался вызвать страшнейшего демона, чтобы тот у него на посылках бегал, а демон уже давно у него в доме сидит, облизывается и улыбается. Лана замерла, как громом пораженная, поняв, что ни мудрая бабуля, ни добросердечная Рогнеда, ни даже злоязыкая Августа не придут ей на помощь, а родная милая младшая сестренка сама сидит на болотах и ждет помощи от нее, от старшей. Ей впервые в жизни показалось, что эти злосчастные пять минут, сыгравшие роковую роль в ее судьбе, – зловещая шутка какого-нибудь чародея. Еще не к месту вспомнились размышления бабули о личности в истории, как она высмеивала легендарных деятелей, кривляясь и почему-то шепелявя:

– Сказал: «Быть посему!» – и все пошло наперекосяк!

Ланке очень не хотелось уподобиться им. Здорово, конечно, совершить что-нибудь великое, но перед глазами упорно маячила лишь одна полустертая строчка манускрипта: «…На этом Ведьмин Круг прекратил свое существование».

– Что вы сегодня невеселы, Дорофея Елисеевна?

– Евстихиевна, – поправила Ланка, опять помянув златоградца недобрым словом, и только тут заметила, что над ней нависает улыбающийся Адриан Якимович.

Плененный Мытный вообще вел себя удивительно неправильно, не сидел одинокий в келье, не заламывал бледных рук и при свете свечи в полночь не спрашивал у темных теней: «Простится ль мне…» Гаврила Спиридонович – Серебрянский князь, попавший под следствие, – и то переживал более Мытного. У него была молодая жена и два поздних ребенка, а у Мытного – только шанс последний раз влюбиться от души да готовая невеста, которая его (он этого не скрывал) весьма очаровала своим самоотверженным поступком, кинувшись защищать перед людьми хоть и благородными, но все-таки убийцами. Стольник Анны Луговской, терзаемый бессильной злобой на Якима, сгоряча пообещавший своей госпоже, что привезет Адрианову голову, теперь был как-то смущен и скрывал свое смущение в застенках, куда его поместили как еще одного бунтаря. Ему вменялось в вину, будто он пытался Мытного спасти и вывезти в Златоград, а верной службой Луговским лишь прикрывался. Таких несообразных гнусностей по всему Северску нынче творилось в избытке. Потому никто на них внимания не обращал, с куда большим интересом следя за пылкой страстью Адриана и Дорофеи и гадая с замиранием сердца: поможет ли им Пречистая Дева или их неистовая страсть будет раздавлена, как мотылек на наковальне глупого подмастерья кузнеца?

Ланка окинула Адриана пусть и незаплаканным, но весьма отвлеченным взглядом. Одевался он в последние дни в простое платье, как обыкновенный горожанин, но даже в черных штанах, заправленных в сапоги, в простой рубахе, подпоясанной кушаком, без сабли и в долгополом красном кафтане он выглядел благородно. В глазах его плескалась хоть и лукавая, но мысль, не простое непотребство, а широкая грудь выглядела так, что против воли хотелось к ней прислониться, и Ланке вдруг подумалось: неужто сын заговорщика не сможет подать хоть какой-нибудь совет? Ежели от мамы он перенял красоту, то, может, ум-то у него от папы? И она подалась вперед, смущая и радуя Адриана одновременно.

– Адриан Якимович, а что бы вы делали, если бы ваша сестра влюбилась в чернокнижника, который замуровал вашу бабушку и посадил на болоте чудище, а сами вы самозваная Дорофея Костричная?

Адриан сделал губы трубочкой, чтобы не рассмеяться. Мысль выдавать себя за Дорофею ему еще ни разу не приходила в голову. Даже если он мыслил иногда, от нечего делать, о побеге, но никак не в женском платье. Поэтому он предпочел высказаться афористично: