Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - [9]

— Ну, не было, так не было, — кивнула няня. — Я на всякий случай спросила. Я и так знаю, что ты святее папы гоблинского.

— Только, — пристыженно продолжал Фрекс, — я все равно боюсь, как бы не по моей вине она такой уродилась. В день родов я забылся и провозгласил, что приближается дьявол. Я имел в виду одного местного идола, но что, если своими словами я нечаянно разбудил какого-нибудь демона?

— Малышка не дьявол! — возмутилась няня.

«Хотя и не ангел», — добавила она про себя.

— С другой стороны, — продолжал Фрекс уже свободнее, — проклятие могла наслать и сама Мелена. Это она превратно истолковала мои слова. Возможно, тем самым открыла в себе лазейку, через которую проник нечистый дух и окрасил кожу ребенка.

— Это в день родов-то? — недоверчиво спросила няня. — Сильный, должно быть, дух. Неужели добродетель твоя столь велика, что против тебя осмеливаются выступить только самые могущественные демоны?

Фрекс пожал плечами. Прежде он, наверное, кивнул бы, не услышав в вопросе сарказма, но теперь, после поражения в Закамышье, его уверенность в себе поколебалась. Он так и не решился произнести вслух то, чего особенно боялся: что уродливая дочь досталась ему в наказание за неспособность уберечь паству от языческой мерзости.

— Хорошо, — рассуждала тем временем практичная няня. — Если на ребенка легло проклятие, то как нам его снять?

— Изгнать нечистого духа? — предположил Фрекс.

— А сил тебе хватит?

— Если получится, значит, хватит, — ответил Фрекс. Теперь, увидев перед собой цель, он заметно оживился. Следующие несколько дней он проведет в посту, молитвах и сборе всего необходимого для священного таинства.

Пока он бродил по лесу, а малютка спала, няня подсела к Мелене на краешек жесткой кровати.

— Фрекс волнуется, не могли ли его слова о пришествии дьявола открыть лазейку, через которую в девочку вселился какой-нибудь бес, — сказала няня как бы между прочим, безуспешно трудясь над кружевами. Рукоделие никогда ей не давалось, но ей нравилось держать в руках Меленин вязальный крючок с рукояткой из слоновой кости. — Я хочу выяснить, не открывала ли ты какой-нибудь другой лазейки.

Мелена, как обычно, одурманенная листьями иглодольника, недоуменно подняла брови.

— Ты спала с кем-нибудь, кроме Фрекса? — напрямик спросила няня.

— Не сходи с ума! — отмахнулась Мелена.

— Я ведь, милая, тебя знаю. Думаешь, не помню, как мальчишки роем за тобой увивались и как ты по нескольку раз на день меняла надушенные сорочки. Аппетиту тебя был что надо, нечего строить из себя скромницу.

— Ах, старые дни! — воскликнула Мелена и зарылась головой в подушку. — Знала бы ты, няня, как противно быть лучше здешних бестолковых крестьянок.

— Ну, с зеленой дочкой ты мигом скатишься до их уровня, — ехидно сказала няня. — Можешь радоваться.

— Нянюшка, голубушка, я люблю Фрекса, но он так часто оставляет меня одну! Иногда кажется, так бы все и отдала, лишь бы мимо прошел какой-нибудь бродячий торговец и предложил мне что-нибудь, кроме своих жестянок. Кто-нибудь, в ком меньше святости и больше воображения.

— Это вопрос на будущее, — перебила ее няня, — а меня интересует недавнее прошлое. После твоей свадьбы.

Мелена молчала, погрузившись в раздумья, и только слегка кивала своим мыслям.

— Первыми, конечно, на ум приходят эльфы…

— Что? — опомнилась Мелена. — Я бы в жизни не легла под эльфа!

— Я бы тоже, но зеленая кожа наводит на определенные размышления. Они здесь вообще водятся?

— Да, где-то на холме есть стайка древесных эльфов, но они еще глупее наших соседей-закамышцев, если такое вообще возможно. Я их и вблизи-то не видела, клянусь. Одна только мысль отвратительна. Они ведь, знаешь, над всем смеются. Упадет, например, кто-нибудь из них с дерева, расшибет голову, как гнилую тыкву, а остальные соберутся вокруг и хихикают. Эльфы! Даже оскорбительно предполагать такое!

— Ничего, привыкай. Не такое еще услышишь, если не выпутаемся из этой передряги.

— Повторяю, ни с какими эльфами я не спала.

— Тогда, может, с кем-нибудь еще? С виду красивым, но несущим в себе какую-то заразу, которая тебе и передалась?

Мелена побледнела. После рождения дочки о своем здоровье она и не думала. Неужели ей тоже что-то угрожает?

— Только честно. Мне нужно знать правду.

— Правду? — оглушенно произнесла Мелена. — Ее я и сама не знаю.

— То есть как?

И Мелена объяснила. Да, их дом стоит особняком; да, со здешними крестьянами, рыбаками и прочей деревенщиной она обменивалась не более чем сдержанными приветствиями, но пока дождешься проповедника-мужа, соскучишься так, что кидаешься на первого встречного, лишь бы зашел, поговорил…

— И все? — недоверчиво спросила няня.

В те тяжелые дни, продолжала бормотать Мелена, она пристрастилась к листьям иглодольника. Когда к закату солнца (или приходу мужа) она просыпалась, то мало что помнила.

— Это что же получается? — Няня была возмущена. — Согрешила с кем-то, а теперь и не помнишь?

— Я не знаю, — простонала Мелена. — Сама бы я не стала, если была, конечно, в трезвом уме. Но помню, один бродячий торговец угостил меня каким-то крепким снадобьем из зеленого пузырька. Я тогда видела странные сны, будто из Иного мира: про города из дыма и стекла. Там были такие цвета и звуки… Я хотела запомнить…