Ведьма в Царьграде - [131]

Сначала Ольгу это известие испугало. Подумалось: а вдруг Константин опять начнет домогаться ее? Но пока что более походило, что Константин просто обижен, как может быть обижен брошенный возлюбленный. Приворотное зелье все еще действовало на него, а оно никогда не несет добра. Княгиня сообщила об этом Полиевкту при личной встрече.

Патриарх выглядел потерянным.

– Он и мне отказывает во встрече, не дает себя убедить. И хоть он понял, что не может называть вас женой… – Но и не желает быть добрым союзником Руси!

Полиевкт задумчиво теребил бороду, руки его слегка дрожали.

– Откроюсь вам, дочь моя, что, когда вы пояснили мне насчет наваждения дурманного, я задумал вызвать к базилевсу одного святого старца. Он слывет великим искусником в изгнании беса, он просто творит чудеса. Вот я и понадеялся, что он поможет мне снять порчу с августейшей особы императора. Однако… Сей отшельник Евсевий отбыл куда-то, никто не ведает, где он, но мои люди его ищут…

– Пусть ищут старательнее! – буркнула Ольга. А сама подумала: если, как ей сказывали, истинная вера способна творить чудеса, то почему никто, кроме христианского кудесника, не снимет молитвами морок с императора?

Об этом она говорила и со Свенельдом. Варяг понимал, что русы, как он выразился, влипли. Он не верил, что какой-то пропавший старец вмиг снимет порчу, но осознавал, что и подпорченный базилевс все же базилевс, а значит, сколько бы он ни мудрил, как обиженный детина, но все же должен помнить о державных нуждах. Поэтому надо, чтобы на него повлияли его же советники. И Свенельд начал действовать. Сначала он подловил пришедшего навестить красавицу Милосладу сынка эпарха и добился через него встречи у градоправителя, пояснив, что согласие на брак и богатое приданое за смоленской княжной будет получено только после того, как она побывает на родине. Потом варяг опять встретился с Никифором Фокой, пообещав ему войска и поддержку и поклявшись, что уже на следующее лето под командование Никифора прибудут немалые силы, но для этого русам надо все же побывать на родине. Еще Свенельд вышел на Иоанна Цимисхия, который часто бывал в покоях Феофано, и через него добился встречи с невесткой императора.

По сути, Свенельд опасался этой слишком решительной молодой бабы, но при встрече, одарив ее мехами и янтарным ожерельем, намекнул украдкой: ему-де известно, что наворожила царственной красавице русская ведьма Малфрида, и если Феофано не поможет русскому посольству уехать из Константинополя, то уж влиятельные люди, какие доверяют Свенельду, донесут о том родителям ее супруга. Свенельд видел, как гневно вспыхнули глаза царевны, но не унимался и стал уверять, что якобы и Никифор Фока кое-что знает о предсказаниях, и красавец Иоанн Цимисхий, и эпарх града Феофил, и даже логофет Иосиф… Но они знают лишь часть, а если со Свенельдом что-то случится, если русские корабли не выйдут благополучно из вод залива, то они сообщат отрывки своих сведений Константину Багрянородному. И тогда сложится не самая приятная картина о том, какое будущее ожидает его невестку из корчмы. А после этого можно будет проверить, всегда ли сбывается нагаданное – каким бы великим его ни разглядела провидица-ведьма в видениях, – или воля наивысочайшего достаточно сильна, чтобы изменить заманчивое будущее Феофано. Конечно, самому Свенельду нет нужды вмешиваться в дела Палатия, его забота лишь в том, чтобы домой отправиться… Ну а у Феофано теперь забота, чтобы подобное разрешение было дано.

Одетая в пурпур красавица встревожилась не на шутку. Пришла к мужу со слезами и, почти не слушая его уговоров, что беременной жене не следует так волноваться, прямо сказала:

– Ты разве не видишь, что отец твой выжил из ума? Да, он не стал изгонять Елену, но кто знает, что он предпримет в следующий миг? Он засиделся на троне, я тебе уже не раз это говорила. Надо что-то менять в империи. А у меня есть зелье… медленно действующее и верное. Никто ни о чем не заподозрит…

Роман слушал мрачно. И, вняв мольбам супруги, пошел к императору, тоже просил отпустить русское посольство, услать подальше эту взбудоражившую душу его доброго отца русскую архонтессу. Разгневанный Константин даже запустил в сына подсвечником – тот еле успел увернуться. А отец кричал ему вслед:

– Ты еще не император, чтобы приказывать мне! Будет моя воля – и ты со своей трактирщицей вообще не воцаришься на троне! Никогда!

Роман вернулся к Феофано разозленный и подавленный. Тихо спросил: так ли уж незаметно действует ее зелье? Пора бы его поднести родителю…

А потом однажды Полиевкт вызвал Ольгу к себе, встретил ее со сверкающими глазами и сказал:

– Я нашел упомянутого отшельника Евсевия. Ныне он здесь. Но прежде чем он пойдет в покои базилевса, сей святой старец неожиданно выказал желание переговорить с тобой с глазу на глаз. Поверь, Эльга, это очень необычный человек.

Упомянутый отшельник ждал княгиню в соседней затемненной комнате. Тяжелые портьеры на окне были слегка отодвинуты, Евсевий стоял в дальнем углу перед иконой и, склонив голову, жарко молился. Ольга остановилась у дверей и стояла, не зная, как вести себя с монахом, которого почитает сам Полиевкт. И тем сильнее она была удивлена, когда Евсевий обратился к ней по-славянски, причем в речи его она сразу различила древлянский выговор: