Ведьма Сталинграда - [32]

Отдельной ванны здесь, судя по всему, не было. Видимо, ее, как и кухню, тоже приходилось делить с другими обитателями этой коммунальной квартиры. Алекс почудилось, что она попала в тюрьму, от этого ощущения она содрогнулась.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – предложила ей Анна, показав на лавку. Алекс села. Пока мать Насти доставала для себя стоявший у стола стул, Алекс рассматривала ее лицо и движения. Они с дочерью были очень похожи, хотя у матери волосы были скорее седыми, чем белокурыми. Глаза были такие же, как у Насти, – ярко-голубые, но смотрели они из-под опустившихся от возраста и усталости век. У Анны был такой же выразительный рот с полными губами. Но лицо у женщины выглядело изможденным. Было видно, что она хронически недоедает.

– Пожалуйста, расскажите мне о дочери, – попросила Анна, сложив длинные мозолистые ладони. – С ней все хорошо?

– Да, все прекрасно, – какое счастье, что Алекс могла это сказать. Принести плохую весть этой женщине было бы сущим кошмаром. – Ее повысили и перевели в другой полк. Теперь она летает на самолетах, которые лучше предыдущих.

– Да, она писала мне.

– Хорошо. Значит, об этом вам уже известно. Но она передала мне другое письмо, оно более длинное. Конверт запечатан, я пришла к вам тайно, так что об этом никто не знает. – С этими словами Алекс достала конверт из кармана пиджака и положила его на стол.

Анна взяла письмо и немного подержала его в руке: лицо её озарилось радостью, словно она получила неожиданный подарок. Открыв конверт, она моментально прочла письмо, слегка кивая и сжимая губы, и снова сложила листок.

– Спасибо вам, Александра, за то, что принесли это мне. Дочь пишет, что вы надежный друг, и что она ждет не дождется, когда начнет летать на новых самолетах. Но ее тревожит командир полка. Вы знаете эту женщину?

– Командир? Кажется, ее зовут Тамара Казар.

Анна снова пробежалась по строчкам.

– Да, так Настя пишет именно так. Но эта женщина не умеет летать на самолетах и не знает стратегий полета. Настя уверена, что ее назначили командовать полком лишь по каким-то политическим соображениям.

Генерал Осипенко. Алекс вспомнила его приезд на аэродром в Энгельсе.

– Мне жаль это слышать. Ничто так не вредит боевому духу, как знание того, что твой командир морально не чист. Но в Энгельсе я встречалась с майором Расковой, и мне показалось, что она абсолютно достойна доверия, которое испытывают к ней все летчицы. То же самое можно сказать и о майоре Бершанской.

– Моя дочь тоже высоко оценивает их. Но… – Анна понизила голос, – печально признавать, что наша власть насквозь прогнила и творит несправедливость. Я знаю об этом на своем горьком опыте.

Алекс наклонилась и тоже заговорила тише.

– Вы имеете в виду сталинские репрессии? Мы в США слышали о них, но без особых подробностей.

– Да, репрессии. Настиного отца объявили врагом народа лишь потому, что он выражал недовольство деяниями Сталина. Впрочем, уверена, что об этом она вам не говорила.

– Да, не говорила. На этом фоне ее патриотизм выглядит еще более впечатляющим.

Анна лишь слабо пожала плечами.

– Можно и так сказать, наверное. Но это было очень жестоко – заставить ее отказаться от родного отца, который очень любил ее. Насте было всего семь, когда его арестовали. Она даже не догадывается, что могла потерять нас обоих. Жен врагов народа ссылают в специальный трудовой лагерь. В этом случае Настю поместили бы в один из этих ужасных детских домов.

– Что случилось с вашим мужем? Его отправили в ГУЛАГ? – Алекс мало знала об этой системе, лишь то, что трудовые лагеря находились в суровых местах.

– Нет. Его расстреляли на Лубянке. И я даже не могла позволить Насте оплакивать его. Ей приходилось выживать среди других детей, и ничего не оставалось, кроме как согласиться с клеймом «враг народа». Сначала она совсем запуталась, ведь Настя тоже любила отца. Но она была совсем ребенком, и со временем поверила в эту ложь.

– Должно быть, для вас все это было просто ужасно.

– Да. Но важнее Насти в моей жизни не было ничего, и мне нужно было помочь ей справиться с ситуацией. Я уговорила ее вступить в Комсомол, что помогло бы смыть с нее клеймо дочери предателя. Это был единственный способ добиться сносной жизни для нас.

Анна встала, подошла к полке и вернулась с фотографией.

– Это Настя в Энгельсе. Ей, наконец, выдали гимнастерку, которая была ей впору, и она смогла сделать официальный снимок, – Анна протянула Алекс фотографию. – Мой ангел при параде.

Это был портрет анфас, Настя была сфотографирована по пояс. На ней была новенькая гимнастерка с погонами и тремя металлическими пуговицами на воротнике. Лицо её обрамляли короткие светлые локоны. Девушка без улыбки смотрела прямо в объектив. Алекс протянула фотографию обратно матери Насти.

– Вряд ли в письме сообщается о ее местонахождении, ведь так?

– Нет, им запрещено об этом рассказывать. Я бы многое отдала, чтобы узнать, где моя дочь, и в безопасности ли она.

Анна смахнула с рамки пыль и поставила снимок обратно на полку. Вернувшись к столу, она тихо сказала:

– Я люблю свою страну, но великие идеалы Ленина так никогда и не были достигнуты. Конечно, мы продолжаем за них держаться, когда кругом творится такая жестокость. Я лишилась всякой веры в Сталина после того, как мой муж, этот хороший и честный человек, был убит. – Женщина посмотрела куда-то в сторону, словно собираясь с мыслями.