Ведьма. Право на тайну - [24]

— Думаю, мне нужно туда, — указала я Скорпионам на Храм кивком.

Хранители понимающе, отвратительно понимающе, посмотрели на меня и синхронно кивнули. Для них не было секретом, зачем мне туда. Совершенно очевидно, что я потерялась. Правда, сама не понимаю, потерялась ли я в себе, или же потеряла себя.

Четверка братьев Хадерж осталась у подножия лестницы. Поднимаясь на каменное плато перед Храмом, я спиной чувствовала их сосредоточенные взгляды. Благодаря нашей связи я знала, что они обеспокоены моим состоянием и пребывают в холодной ярости. Честно говоря, Скорпионы оказались в тяжелой ситуации. С одной стороны, им было жаль (безумно унизительно!) меня, с другой они не могли не понимать, что причины, указанные Драгом — аргумент в пользу его заботы обо мне. Этой чертовой странной мужской заботы, где неважно ничье мнение, кроме его собственного.

Я пнула мелкий камешек заляпанным грязью сапогом и закусила губу. Рассматривать ситуацию с такого угла было больнее всего. Он бросил меня ради меня. Чушь какая-то. За любовь борются, а не отступают. И уж точно ничего не проворачивают втихую. Так что остановимся-ка на предательстве и эгоизме и перестанем выворачивать душу каждый раз при мысленном произношении его имени.

У входа в Храм ждала Эланор. Как хорошая Верховная Жрица, она знала, когда в Дом Таврики, вверенный ей, собираются гости.

— Добрый день, Ваше Величество, — склонила голову служительница Светлой Матери.

— Здравствуйте, Эланор, — кивнула я в ответ.

Внимательно посмотрев на меня, она отступила в сторону, приглашающим жестом указывая на двери в Храм.

— Если вы желаете поговорить, я всегда к вашим услугам, Ваше Величество, — серьезно посмотрела на меня Эланор. Вот дерьмо, я что, выгляжу настолько ужасно?

— Благодарю, но в этом нет необходимости, — выдавила я улыбку.

По крайней мере, мое общение с Таврикой будет односторонним и мысленным и она, разумеется, уже знает суть моих метаний и переживаний. Кроме того, не факт, что Светлая Мать как-то отреагирует на меня.

В разговоре же с Эланор… Это меня пугало. Со всей той мудростью и опытом, коими веяло от Верховной Жрицы Таврики, я опасалась выглядеть в ее глазах семнадцатилетней дурочкой. Честно говоря, подобного впечатления о себе я не могла допустить ни у кого постороннего. Для всего клана я, прежде всего, Брендон, восьмая королева правящей династии.

— Как вам угодно, — склонила голову Эланор, и я зашла в Храм, в тот самый зал, где не так давно набиралась смелости перед дуэлью с Джошуа.

Понятия не имею, откуда, но, оказавшись перед статуей богини, я как-то сразу поняла, что мое уединение никто не нарушит. Опустившись на одно колено, я склонила голову и закрыла глаза, сосредоточившись на собственном дыхании. Это всегда помогало сконцентрироваться и расставить все по воображаемым полочкам.

Не знаю, сколько простояла так, в тишине, упираясь коленом в холодный мрамор. Натренированная своими Хранителями и привычная к физическим нагрузкам, я могла поставить на категорию «прилично долго». Треск факелов и биение собственного сердца было всем, что я слышала. Привычная система дала сбой, мысли упорно не разбегались, представляя собой один хитросплетенный ком хаоса с частыми повторами одного и того же имени. Походило на замыкание. Долгое четырехдневное замыкание души и сердца.

Не держи в себе, — посоветовала Люция. — Все проблемы возникают от твоей игры в молчанку. Не хочешь ни с кем это обсуждать — твое право. Но, не разговаривая об этом, ты превращаешься в пороховую бочку для самой себя в первую очередь.

Я знала, на что она намекала. У ведьм есть всего одно универсальное средство на все случаи жизни. Пребываем ли мы в растерянности, или задумчивости, в горе, или в радости, в отчаянье или тревоге, любим или ненавидим… Любое наше сильное переживание зачастую закутано в музыку.

Все началось с тихого, отчего-то дрожащего, выдоха. И уже по нему одному я знала, что вся песня-покаяние едва ли будет громче шепота. Горю не нужен сильный голос, маяком привлекающий внимание. Как и яркость. Оно примечательно именно своей тусклостью и тишиной.

Мне казалось, что, обжигая, душа покидала тело, выливаясь через рот потоком перетекающих друг в друга слов. Не было подходящего стихотворения, ни своего, ни кого-либо еще, потому я просто импровизировала. Вернее, это была даже не импровизация, нет. Над ней, обычно, еще сколь-нибудь думают. Я же просто выдавала сложившуюся ситуацию, отхаркиваясь всем, что тянуло, рвало, резало и било изнутри, не давая дышать.

Походило на переплетенье отчаяния, жалости, одиночества и непонимания. Облаченные в слова, едва ли передающие их глубину даже наполовину. Недостаточно. Бесконечно мало.

Стоило лишь осознать это, как слова стерлись. Незнакомая, никогда прежде не встречаемая мне, мелодия из фона вышла на первый план. Она походила на огромную копилку, в которой бренчали и бились об края мои беды. И каждую нужно было достать через прорезь обратно, чтобы прижечь смирением и выкинуть прочь.

Выжимая себя, выворачивая, я уперлась руками в мраморный пьедестал статуи, опустив голову. На пол капали слезы, но я не пыталась остановить их. Это тоже было частью очищения. Смертные слушают музыку, чтобы отвлечься и облегчить переживания чего-либо, ведьмы же ее создают. И прямо сейчас я создавала музыку собственной боли, как бы отвратительно-слащаво это ни звучало.