Ведьма из яблоневого сада - [44]

Вошедшая Марина, впрочем, не обратила на ее вид никакого внимания. Бледная и перепуганная, она с порога выкрикнула:

– Ты слышала?!

Но тотчас вспомнила о спящих дочках и зажала себе рот, после чего вместе с Аленой принялась напряженно вслушиваться. Но в доме царила полная тишина, девчонки спали на «отлично».

– Что я должна была слышать? – спросила Алёна, как ни в чем не бывало вставая с «горшка» и спуская воду. И только сейчас она заметила, что забыла о некоторых деталях маскировки: сидела на стульчаке так же, как сидела на пуфике, – в пижамных штанишках! Ее даже в жар бросило. Вот так и засыпаются разведчики…

Однако Марина ничего не видела – похоже, она была потрясена не на шутку.

– Кто-то ходил по нашей террасе!

– Кто? – недоверчиво уставилась на нее Алёна.

– Не знаю. Я никого не видела. Но слышала шаги. И подумала: наверное, кто-то из соседей пришел. Мало ли, может, что-то срочное. Правда, удивилась, что не позвонили сначала, прежде чем войти. Здесь так не принято, тем более среди ночи. Я ждала, вот-вот постучат в дверь, но тот человек просто ходил по террасе. Тогда я включила там фонарь… ну, ты знаешь, он из комнаты включается… и посмотрела в щелку между ставнями. Открыть дверь было страшно.

– Еще бы… – пробормотала Алёна. – Надо быть дурой, чтобы открыть! Я бы даже и в щелку не решилась посмотреть.

– Ну, а я посмотрела.

– И что? Кто там был?

– Никого не было. Человек уже ушел с террасы. Я слышала, как скрипит гравий на асфальте под чьими-то удаляющимися шагами.

Алёна вдруг отчетливо представила себе вечерний, вернее, ночной Мулян. Такая благостная тишина, и тепло (здесь вечерами еще по-летнему тепло, не то что по утрам). Изо всех садов доносятся, соперничая друг с другом, ароматы табачков и роз, и ночная красавица раскрылась и тонко-тонко пахнет, и георгины пахнут землей, и космея, обожаемая Алёной за то, что напоминает ей детство, вдруг будто усмехнется неслышно, наполнив воздух своим горьковатым, влажным дыханием, и облака запоздало цветущего плюща словно бы реют над всем дивным, благоуханным букетом. Небо черное, звезды теплые, не русские, другие, как бы менее колючие, не льдистые, а будто слезящиеся… Кто-то из французов когда-то сказал, что звезды – это слезы Богородицы. А может, и не француз сказал, и не когда-то, а прямо сейчас так придумала писательница Алёна Дмитриева.

– Короче, он походил, походил по нашей террасе, позаглядывал в щелки, а когда я свет включила, быстренько смылся! – вернул ее к реальности голос Марины.

– Ну, теперь уже успокойся. Он ведь ушел? – сказала Алёна, поглаживая подругу по плечу. – Ты начиталась своей адвокатской литературы, вот твои мысли и приняли криминальное направление. Может, у тебя вообще глюки. Знаешь, я когда в свои детективы погружаюсь, мне в самых невинных вещах видятся убийства, причем самые что ни на есть тайные и изощренные…

– Глюки? – возмутилась Марина. – А то, что он сейчас ходит по нашему двору около кухонной двери, тоже глюки?

У кухни мулянского дома была дверь, которая вела во внутренний дворик. От улицы этот дворик отгораживал прочный каменный – понятное дело! – забор, но дворик смыкался со старым запущенным садом, где в огромном количестве росли мелкая, желтая, невыносимо сладкая слива, называвшаяся мирабель, чахлые ореховые деревца, боярышник, какие-то кустарники, трава поднималась выше пояса… и все было, само собой, заплетено плющом. А сад, в свою очередь, примыкал одной стороной к старой церкви, другой же – к необитаемому дому, с которым у Алёны было связано не то жуткое, не то романтическое воспоминание [25]. От церкви и старого дома сад отделял только низкий, тоже оплетенный плющом и им же полуразрушенный заборчик, так что любой и каждый сумел бы при желании тот заборчик легко одолеть, и если он не боялся невзначай наступить на ужа, который вполне мог затаиться в щелях каменной кладки или в траве, то пересек бы старый сад, перелез через еще один забор – и оказался рядом с кухонной дверью. Практически в доме!

– Я услышала, как он шляется около двери, но у меня сил не хватило войти в кухню и включить наружное освещение. Наоборот, я быстренько погасила свет внизу и помчалась сюда. Ты понимаешь, он сейчас внизу, смотрит на наше окно…

Алёна одним прыжком оказалась около выключателя и погасила свет в ванной, другим – около окна и закрыла его на задвижку.

Окно выходило на черепичную крышу флигеля, в котором помещалась кухня. Трудно представить себе, что кто-то смог взобраться на высоту второго этажа и сейчас ползти по крыше, подбираясь к ним… Это должен быть какой-то spiderman (или спидермон, как изысканно произносят английское слово французы), человек-паук, словом, а таковых в Муляне и окрестностях вроде бы не водилось…

И если даже он, спидермон тот несчастный, по-прежнему бродит внизу, ему ни за что не открыть кухонную дверь, запертую на два ключа и заложенную засовом: правила техники безопасности одинокой деревенской жизни были накрепко «вколочены» Морисом в голову своей послушной и вполне выдрессированной в смысле дисциплины русской жены. Если же ночной «гость» начнет ломиться, вполне можно успеть позвонить всем соседям и даже в полицейский участок в Тоннере. Лучше, правда, пожарным, они всегда успевают приехать быстрей прочих. Во Франции даже при экстремальных родах вызывают не «Скорую помощь», а les sapeurs-pompiers, пожарных, потому что они по любому вызову мчатся воистину как на пожар, философы же медики долго запрягают и медленно едут, а уж полицейские из Тоннера вообще невесть сколько будут тащиться несчастные семнадцать кэмэ. Хотя можно никуда не звонить, а просто высунуться обеим в окна, выходящие на улицу, и крик поднять… Нет, лучше не поднимать, а то девчонки проснутся и сами поднимут такой крик, что их до утра не уймешь.