Ведьма и инквизитор - [80]

— Спросила про могилу Марии, я сказал ей, что она не умерла, затем она попросила у меня перья и…

— Перья?

— Я разрешил ей зайти в курятник, — упавшим голосом сказал священник, отводя взгляд.

— Мы пропали! Пропали, пропали… — Мариано де Айтахорена пришел в такое возбуждение, что заразил им и священника.

— Мы пропали, — простонал тот.

— Она использует перья, чтобы навести на нас порчу. Ну, теперь опять жди несчастий.

И тогда священник приосанился, вскинул голову и посмотрел Мариано прямо в глаза. Он вовсе не желал, чтобы дьявол вернулся на земли Урдакса.

— Успокойся, — сказал он ему ровным голосом. — Святая инквизиция воспользовалась услугами охотника за ведьмами. Как я понял, он уже недалеко отсюда. Мне известно, по какой дороге отправилась ведьма со своим дьявольским ослом. Если оба исчадия останутся в пределах Урдакса, охотник за ведьмами их изловит. В этом можешь быть уверен, — завершил свою речь священник, по-отечески положив руку на плечо Мариано.

XV О том, как заколдовать что-то от возгорания

Прибытие миссии Саласара в Элисондо было обставлено по всем требованиям протокола. Въезд делегации под звон колоколов, торжественный прием со стороны местных властей, плач и причитания жителей, пострадавших от ведьм и умоляющих сеньоров инквизиторов покончить, ради всего святого, с этой напастью, которая не дает покоя деревне…

Разместившись в доме, который приготовил им алькальд, Саласар первым делом отправился в церковь, чтобы удостовериться в том, что санбенито, а также таблички с именами местных жителей, которые были казнены инквизицией, все так же висят на дверях их домов. По правилам Саласар обязан был заниматься подобными бюрократическими вопросами. Он отметил отсутствие двух табличек с фамилиями людей, упомянутых в документах инквизиции как еретики, и еще одна обветшала, а буквы на ней стерлись. Иногда разрушение надписей происходило вследствие непогоды, но в большинстве случаев в порче санбенито и соответствующих табличек были повинны люди. Родственники казненного отваживались на подобный шаг, чтобы избавиться от позора и избежать неудобств, проистекающих из наличия еретика в семье.

Позор, павший на одного человека, распространялся, словно заразная болезнь, и на его детей и внуков, которые на всю жизнь лишались возможности сделать карьеру, занять важный государственный пост или место в обществе. Им запрещалось одеваться в шелка, носить золотые и серебряные украшения, ездить верхом и носить оружие. И словно этих унижений было мало, всякий раз, когда в селении случалось что-то из ряда вон выходящее, соседи начинали сторониться родственников осужденных и бросать на них косые взгляды, приговаривая, что, мол, недалеко яблоко от яблони падает. Поэтому, уничтожая память о родственнике, казненном святой инквизицией, некоторые люди приобретали необыкновенную ловкость в затирании следов, перевешивании санбенито или подчистке букв на табличке, так что Фернандес в мгновение ока мог превратиться в Эрнандеса. Естественно, люди были согласны с тем, чтобы злосчастные чучела украшали дверь церкви — для наглядного примера и в назидание будущим нечестивцам — при условии, что на табличке, болтающейся на шее, значилась какая угодно фамилия, кроме их собственной.

Отдав распоряжения насчет обновления санбенито, пришедших в негодность, Саласар приготовил все необходимое и без промедления приступил к слушанию заявлений раскаявшихся. Он разрешил, чтобы церемония проходила при открытых дверях: пускай жители послушают признания, увидят, как люди каются, умоляют о прощении, просят вернуть их в лоно святой матери-церкви, — глядишь, страсти-то и улягутся. Но не тут-то было. Он успел выслушать только одну исповедь, а между тем для описываемого дня этого оказалось более чем достаточно.

Девушке едва исполнилось шестнадцать лет; она сказала, что ее зовут Каталина де Састреарена. У нее были рыжие волосы, зеленые глаза и курносый нос, усыпанный веснушками. Вполне могла бы сойти за красавицу, если бы не размахивала руками, беспрестанно не моргала и не скребла ногтями в голове. Она начала подробно рассказывать о своем невероятном путешествии из Арискуна — дескать, прилетела в компании колдунов с головокружительной скоростью. Уверяла, что пока ожидала примирения, сидя на скамье в коридоре, ноги у нее сами оторвались от пола, и она полетела. Ведьмы прибегли к своему искусству, чтобы вытащить ее через дымоход, а затем перенести на шабаш, никто и ахнуть не успел. И как будто этого было мало, Каталина утверждала, что дьявол держит ее за фаворитку, во время шабаша усаживает ее справа от себя, а после ужина укладывает рядом с собой на всю ночь, что, судя по всему, приводило ее в восторг.

По залу прошел ропот, наполнив его восклицаниями вроде «Бог мой, какой стыд-позор, куда мы катимся, это начало конца, у девчонок совсем нет ничего святого, вот беда-то!». Одну женщину, сидевшую в первом ряду, отличавшуюся особым благонравием, пришлось выносить из зала, передавая из рук в руки над головами собравшихся, поскольку та лишилась чувств.

В этот момент Саласар пожалел, что решил проводить дознание при открытых дверях. Он не знал, каким образом разнесся слух, но за пять минут число присутствовавших в зале возросло в два раза. Признания Каталины не столько успокоили жителей, сколько разбудили в них нездоровое любопытство. Присутствовавшие выслушали уверения девушки о том, что она по своему желанию может перелетать, словно ворон, из села в село и что она присутствовала на воображаемой церемонии аутодафе, устроенной дьяволом, во время которой сожгли живьем самого Саласара.