Ведьма Дивнозёрья - [11]

Соломенные Гринины патлы были убраны под бандану, широченные плечи смотрелись еще шире в новенькой косухе, а из кармана кожаных штанов чуть ли не до колена свисала цепь. На футболке скалился точно такой же череп, как у той девушки.

— Красавчик, — Тайка улыбнулась. — А мотоцикл где?

— Там, в кустах стоит, — Гриня махнул рукой. — Тока он не мой, а Катеринин. Своего нету пока.

— Ишь ты, пока, — Никифор по-стариковски крякнул. — Бросает он нас, Таюшка-хозяюшка. Грит, в банду вступил. Уезжает на железном коне в Сочи.

— Не в банду, а в клуб, — леший надулся.

— Все одно: нас на бабу променял! — домовой глянул на Тайку. — Потому и грю: это кто кого еще заморочил. Хозяйка, ну скажи ты этому олуху…

— Я люблю Катерину! — Леший ударил себя кулаком в грудь. — Может, никого так не любил!

Но Никифор уже не глядел в его сторону.

— Ты послушай, хозяйка, как дело было. На той седьмице они встретились. Наш Гринька до Ольховки собрался за чипсами, — за лешим действительно водился такой грешок: очень уж любил хрустящую картошечку, — а эта, — Никифор кивнул на отплясывающую Катерину, — его подвезла. Ну и все, пропал мужик.

— Я, может, наоборот, себя нашел! — Гриня набычился: того и гляди, футболку на груди рванет.

— Тихо! Праздник же, а вы ругаетесь! — Тайка встала с бревна. — Гринь, а как же Дивнозёрье? На кого ты лес оставишь?

Леший захлопал глазами:

— Ой, будто я тут шибко нужен? Только и слышу: Гриня такой, Гриня сякой, Гриня сосну уронил… А Катерине от меня ничего не надобно. Я ей просто нравлюсь, понимаешь?

Тайка понимала. Ей было знакомо щемящее чувство одиночества, когда ты вроде нужна всем, но лишь потому, что — ведьма. А перестанешь отводить чужие беды, так о тебе через неделю не вспомнят. И все же она знала, что такое ответственность, а Гриня, похоже, нет.

— Мы тебя тоже любим. И я, и мавки, и даже Никифор, — Тайка на всякий случай незаметно пнула домового, чтобы тот не вздумал возражать. — Лес без тебя захиреет…

— Не дави на меня, — Гриня шмыгнул носом. — Ты даже не заметила, что меня нет, пока Никифор не сказал. А еще хранительница, называется! Да, далеко тебе до Семеновны…

Из толпы мавок выскочила раскрасневшаяся Катерина и обняла лешего за шею:

— Как у вас весело, Гриш… ага, и ты тут, — она заметила Тайку и нахмурилась.

— Я уже ухожу, — ох, только бы не показать слез…

В этот миг Майя, хлопнув в ладоши, зычно крикнула на всю поляну:

— Луна вышла! Айда папоротников цвет искать!

Музыка стихла, а вместо уже привычной трещотки раздался звук заводящегося мотора. Похоже, Гриня с Катериной решили уехать еще до рассвета.

Все разбрелись, и притихший лес вдруг ожил. Повсюду слышались шаги, шорохи, смешки, треск веток и чужое дыхание за плечом… Тайка отошла подальше под сень сосен и свернула с тропки туда, где прежде видела густые папоротниковые заросли. Только оставшись одна, она дала волю слезам.

Купальская ночь была светлой, несмотря на то, что луна то и дело пряталась за тучами. Влажная земля пружинила и чавкала под ногами, а прежде эту часть леса никогда не заболачивало… ох, Гриня, Гриня.

Тайка подобрала палку, чтобы раздвигать широкие листья и не провалиться в какой-нибудь бочажок.

Пару часов спустя ноги сами вынесли ее на незнакомую поляну. Высоченные — почти в пояс — папоротники росли тремя плотными кругами, а в самом центре… сперва Тайке показалось, что чей-то костер мерцает, то разгораясь, то угасая. Лишь продравшись через первый круг зарослей, она поняла — нет, не костер. Цветок! Настоящий! Слезы вмиг высохли, и Тайка ускорила шаг.

Вскоре она заметила, что с другой стороны к центру поляны тоже приближалась темная фигура и неизвестный соперник, как назло, был проворнее.

Луна вновь вышла из-за туч, осветив поляну, и Тайка ахнула. К цветку папоротника склонился парень из дивьих: высокий, с волосами светлыми, как лен. По обе стороны от него замерли собаки: овчарка и взрослый симаргл с белоснежными крыльями. Дивий гость коснулся лепестков цветка, будто бы погладил, — но срывать не стал. Вместо этого вырыл ямку рядом, что-то сложил в нее, закопал и полил из фляжки.

— Эй! Кто ты?

Когда Тайка продралась через второй круг, небо едва заметно посветлело: близился рассвет. Дивий парень вздрогнул, выпрямился и положил руку на холку симаргла.

— Забудь все, что видела. Не твое это дело. — Его голос лился, как родник, завораживая чудесным звоном.

Тайка мотнула головой, сбрасывая морок, и схватилась за оберег:

— Еще как мое! Я ведьма-хранительница Дивнозёрья, тут все под моей защитой.

Ответом ей стал смех.

— Такая юная, и уже ведьма? Не оскудел ваш край на чудеса… — он собрал в ладонь утреннюю росу с папоротниковых листьев и сдунул капли прямо Тайке в лицо.

Пока та пыталась проморгаться, гость из дивьего царства исчез вместе со своими собаками.

Цветок тем временем потускнел. Тайка потянулась к стеблю, но тут откуда ни возьмись на нее напрыгнул Пушок:

— Мое! Нашел! — Коловерша впилился лбом в ее ладонь.

— Эй, нечестно! Я первая была!

— А я быстрее!

Пока они пререкались, отпихивая друг друга, цветок почти угас. В сердцевине мерцала последняя искра, когда упругий стебель переломила проворная рука Майи.