Ведьма Черного озера - [3]

Перебежчик замолчал, утомленный, по всей видимости, своей излишне эмоциональной речью. Огинский сделал знак трактирщику, и тот возник рядом с ним, держа перед собою стакан вина.

— Принеси еды, — бросил ему поручик, передавая стакан перебежчику.

Это была единственная фраза, которую полковник знал и умел прилично выговаривать. Трактирщик убежал. Перебежчик единым духом осушил стакан. Его передернуло, и он, не успев совладать с собой, состроил жуткую гримасу, не менее кислую, чем то вино, которым его только что потчевали.

— Пся крэв! — выдохнул он, утирая мокрым рукавом выступившие на глазах слезы.

— Истинная правда, — согласился полковник и перевел взгляд на Огинского: — Что он говорит?

Поручик задумчиво потеребил пушок на верхней губе, безотчетно копируя жест, которым его полковой командир подкручивал свои роскошные усы.

— Это местный помещик, — объяснил он, — пан Станислав Шпилевский. Он утверждает, что в его имении расположился со своим штабом сам Мюрат. По его словам, маршал прибыл сюда, чтобы лично проследить за переправой через реку двух отставших пехотных корпусов и прикрыть своей кавалерией их отход, ежели мы попытаемся оному воспрепятствовать.

— Откуда ему известны планы Мюрата? — спросил полковник, блеснув черными глазами сквозь густые клубы дыма. — Неужто король Неаполя делится ими с первым встречным помещиком?

— Пан Станислав утверждает, что ему удалось подслушать разговор французских офицеров из свиты маршала. После отступления Мюрат намерен сжечь мост, дабы по возможности затруднить нам переправу на тот берег. Надо полагать, его кавалеристы позаботятся о том, чтобы на двадцать верст в округе не осталось ни единой долбленки, способной продержаться на воде хотя бы минуту. Принимая во внимание непогоду, нам вряд ли удастся перейти реку вброд раньше чем через две-три недели.

Полковник глубоко затянулся и побарабанил ногтями по расстеленной на столе карте, задумчиво косясь на нее сквозь клубы дыма. Серый дым стелился над нарисованными лугами и реками, как будто изображенный на карте ландшафт уже превратился в поле кровопролитного сражения.

— Хорошего мало, — произнес наконец полковник. — Он что-нибудь предлагает, этот пан Шпилевский, или ему просто хотелось подпортить мне настроение? Если так, то он изрядно преуспел.

Огинский обменялся с перебежчиком несколькими фразами и снова повернулся к полковнику.

— Он утверждает, что может скрытно провести к мосту небольшой отряд. Располагая преимуществом внезапности, мы могли бы завладеть переправой, отрезать стоящего на нашем берегу неприятеля и удерживать мост до подхода подкрепления.

Среди офицеров, с интересом прислушивавшихся к разговору, раздался одобрительный шум. «Славное дело!» — громко сказал кто-то. Полковник нахмурился. Дельце и впрямь могло получиться славное, да и добровольцев нашлось бы хоть отбавляй: застоявшиеся люди так и рвались в бой. По правде говоря, разоренная польская деревушка, в которой они стояли вот уже вторую неделю, опостылела полковнику ничуть не меньше, чем его гусарам, а приказа двигаться вперед все не было. Гусарские лошади общипали окрестные поля до голой земли и уже начали пробовать на зуб соломенные крыши изб; отощавшие, обносившиеся люди здорово смахивали на шайку дезертиров, и творимые ими безобразия выводили из себя даже видавшего виды полковника. К тому же в случае успеха предлагаемой перебежчиком рискованной вылазки полковнику удалось бы отрезать путь к отступлению двум корпусам французской пехоты и корпусу кавалерии, которым командовал сам Мюрат. Попытка преодолеть разлившуюся реку вброд обернулась бы для французов второй Березиной; это было чертовски заманчиво с любой точки зрения.

— Удерживать мост, — проворчал полковник, ожесточенно грызя янтарный чубук трубки. — Ты, поручик, хоть и успел понюхать пороху, но должен кое-что понимать. Что сие означает — удерживать мост? Сие означает верную погибель — столь же верную, как если бы каждый из тех, кого я туда пошлю, пустил себе пулю в голову, не сходя с места. Устоять противу трех французских корпусов немыслимо и целому полку...

Перебежчик, который прислушивался к его словам с выражением мучительного внимания на бритом лице, вдруг разразился горячей тирадой. Полковник сердито посмотрел на него и вновь обратился к Огинскому.

— Ну что?...

— Он говорит, что провести полк не берется. Большая масса конницы будет неминуемо замечена неприятелем, что лишит вылазку всякого смысла. Скрытно подойти к мосту может лишь очень небольшой отряд, не более полуэскадрона, да и то в пешем строю.

Полковник вздохнул.

— Тогда и говорить не о чем, — со смесью досады и облегчения промолвил он. — Это же верная смерть, вдобавок бесполезная.

— Взорвать к чертовой бабушке, — высказался кто-то из офицеров, сгрудившихся подле карточного стола.

Полковник метнул в ту сторону быстрый взгляд, но промолчал, с таким ожесточением грызя чубук, будто намеревался отгрызть его напрочь.

— Мост можно взорвать, господин полковник, — предложил Огинский. — На том берегу неприятельских войск нет. Все они сосредоточились у переправы в ожидании отставшей пехоты. Мы могли бы перебраться на ту сторону и взорвать мост, после чего вернуться вплавь. Помилуйте, Петр Андреевич! — перестав сдерживать себя, горячо воскликнул он. — Нельзя же упускать столь редкостную возможность! Отсечь три корпуса, захватить в плен самого Мюрата! От такого удара Бонапарт не оправится до самого Парижа. Потери неминуемы, но разве не для того мы здесь, чтобы погибнуть за отечество? Пристало ли российскому воинству есть бродячих собак, наливаться кислятиной, каковую здесь пытаются выдать за вино, бить вшей и затевать пьяные склоки в трех верстах от неприятеля?