Ведьма - [10]

— Конечно, — кивнул Николай и вышел в прихожую. Роза вышла из туалета и, глянув в глаза человека, мяукнула. Но иначе, чем тогда, при встрече. С другой интонацией.

— Сейчас наведём порядок. — Николай включил свет в туалете и принялся за уборку. Вроде никогда этого сам не делал, но всё получилось легко и просто, с первого раза. И в туалете тоже чисто, нет зарослей пыли, нет тенёт под потолком, нет ненужных запахов, всё по местам и очень опрятно. Саша аккуратная хозяйка и здесь. И почему ощущение, что он, Николай, здесь давно уже живёт, что всё привычное? Что за наваждение? Её мама, значит, ведьма. А она сама — ещё нет. И кто такие ведьмы, позвольте спросить?

Роза всё это время пристально наблюдала за уборкой. Контроль качества обслуживания? Чёрт, даже здесь на ум лезут надоевшие ещё на работе словечки.

— Что скажешь, Роза? — поинтересовался Николай. — Хорошо убрано?

Роза посмотрела в его глаза, снова мяукнула, потёрлась о ноги и убежала прочь. Видимо, это значит “да”.

…Они дождались, когда на экране телевизора начали бить куранты, и встали, держа в руках бокалы.

— С Новым Годом, Николай! — пожелала Саша. — Пусть всё будет хорошо, пусть всем будет счастье!

— С Новым Годом! — подхватил Николай. — Пусть!

Они стояли, глядя друг другу в глаза, и не было сил отвести взгляд первым. И почему казалось, что у Саши серые глаза? Они ведь зелёные!

Саша улыбнулась, сжала ладонь в кулак и, прижав его к груди, что-то тихонько прошептала, закрыв глаза. “Да”, подумал Николай. “Пусть её желание сбудется”.

16. Новый год

Он всплыл из сна постепенно — и подъём в царство яви оказался приятным. Тёплым и уютным. Николай не сразу открыл глаза, улыбаясь. И снова те же запахи уюта — он всё ещё у Саши. И снова чувствует себя неловко, ведь выходит, что напросился на ночлег.

И ещё какой-то запах. Отчего-то знакомый и безумно приятный. Николай открыл глаза и снова прикрыл.

Он под одеялом — мягким, лёгким и тёплым. Едва ощутимый аромат лаванды — это одеяло. От подушки под головой пахнет, похоже, розой. Едва ощутимо, но несомненно. А рядом, под тем же одеялом, Саша. Волосы распущены, за её спиной — лежит, закрыв глаза, и улыбается. Спит. Счастливая…

Очень мило. Теперь уже можно не гадать, было или не было. И можно не заглядывать под одеяло, чтобы понять — он, Николай, спит без одежды. В чём мать родила.

Ладно, решаем проблемы по мере поступления. Ужасно хотелось погладить Сашу по щеке — еле нашёл силу воли сдержаться. Так приятно смотреть на неё спящую…

Знакомый топот. Николай осторожно обернулся, опираясь на локоть — точно, Роза. Серьёзно и внимательно смотрит в лицо гостю. Только бы не мяукала!

Хорошо, что Саша спит у стенки — не придётся перелезать. Николай осторожно и бесшумно выбрался из-под одеяла и, подобрав свою стопку одежды — похоже, снимали её не слишком медлительно — вышел в гостиную, прикрыв за спиной дверь в спальню. Только щёлочку оставил. Роза бежала следом — наблюдала. Николай оделся, ощущая вчерашнюю, вечернюю звонкую бодрость, и первым делом глянул на экран мобильника.

Нет новостей. То есть нет сообщений. И это странно — должна была прийти сводка по всем мониторам, а сводки нет. Что-то сломалось? Да и пёс с ним, там есть дежурный системщик, что случись — уже искали бы Николая с собаками. Можно гордиться — собрал персонал, способный справиться практически со всеми мыслимыми цифровыми бедами.

Николай вошёл в ванную. Стоп. Вчера в этом стакане — три отверстия, для трёх зубных щёток — стояла одна щётка. Зелёная. А сейчас две, справа стоит красная. Николай усмехнулся. Вот оно как. Взял красную щётку в руку… да, вроде бы и рука припоминает. Очень уж быстро всё происходит.

Он осторожно прошёл на кухню. Саша ещё вчера всё прибрала, от помощи отказалась наотрез. Стоп-стоп… память возвращается? Очень хорошо. Так что было вчера? Ну то есть со вчера на сегодня?

…Были снежки. На улице теплынь — около нуля, снегопад, самая погода для снежков. И они выбежали, и играли в снежки — друг с другом и другими выбежавшими праздновать. Было жутко весело, Николай давно так не веселился, а в снежки не играл класса с пятого школы.

…Были фейерверки. Много. Двухтысячный год, преддверие нового тысячелетия, не баран чихнул! Они смотрели на загорающиеся в небесах картины, причудливые узоры и фантастические фигуры и восторгу не было предела. Тот самый, детский, ничем не запятнанный восторг.

Что было потом? Как всё случилось? Николай стоял у кухонного окна, глядя наружу, на убранный в снежную пушистую перину спящий мир, и вспоминал. Всё-всё, каждую мелочь.

…Океан её глаз. То серые, то зелёные — они манили, и погружаться в них было невероятно приятно. Там было всё светлое — улыбка, и радость, и восторг, и наслаждение. И не было ничего тёмного.

…Мёд её губ. От них было не оторваться, и он не отрывался, искал их вновь и вновь — не мог насытиться, не мог устоять, не мог прекратить.

…Шёлк её кожи. Она была гибкой и прочной, податливой и несгибаемой, услужливой и непреклонной. Все мыслимые противоположности — и не было сил отнять ладони, отвести губы, закрыть глаза…

…Аромат её волос. В них погружался, точно падал в траву, в россыпь полевых цветов, и от цветочных благовоний возгорался огонь, и не сжигал, но приносил радость им обоим — и больше хотелось дарить радость ей, нежели забирать её самому.