Веди свой плуг над костями мертвых - [8]

Я попросила новый стакан чая, собственно говоря, только для того, чтобы помешать его этой хорошенькой ложечкой.

— Я как-то пожаловалась в Полицию на Большую Ступню, — сказала я.

Матога на мгновение перестал вытирать насухо тарелочку для печенья.

— Из-за собаки? — спросил.

— Да. И из-за браконьерства. Я писала на него жалобы.

— И что?

— И ничего.

— Ты хочешь сказать — хорошо, что он умер, да?

Еще перед последним Рождеством я поехала в волость, чтобы лично подать заявление. До тех пор писала письма. Никто никогда на них не реагировал, хотя существует обязанность отвечать гражданам. Участок оказался небольшим и напоминал коттеджи, построенные во времена социализма, из заполученных различными способами материалов, какие попало и невеселые. И настроение здесь царило такое же. На крашеных стенах висели листы бумаги, и на всех было написано «Объявление»; какое же это отвратительное слово. Полиция использует кучу ужасных слов, таких, например, как «потерпевший» или «обвиняемый».

В этой Плутоновой обители от меня сначала пытался избавиться молодой человек, сидевший за деревянной перегородкой на входе, а затем какой-то его начальник. Я хотела поговорить с Комендантом и настаивала на этом; была убеждена, что в конце концов у обоих лопнет терпение, и меня допустят к нему. Пришлось долго ждать, я уже боялась, что магазин закроют, а мне надо еще купить продуктов. За окном посерело, это означало, что было около четырех, и я прождала больше двух часов.

Наконец в конце рабочего дня в коридоре появилась какая-то молодая женщина и сказала:

— Пожалуйста, заходите.

Я немного замечталась, ожидая, поэтому сейчас пришлось сосредоточиться. Я направилась за женщиной к Коменданту местной Полиции — на второй этаж, где был его кабинет.

Комендант был полным мужчиной примерно моего возраста, но обращался ко мне, словно я была его матерью или бабушкой. Он едва взглянул в мою сторону и сказал:

— Пусть пани садятся.

И чувствуя, что этой формой множественного числа он выказал свое сельское происхождение, кашлянул и поправился:

— Прошу садиться.

Я почти читала его мысли — наверное, он называл меня «женщиной», а когда моя обвинительная речь набрала силы — «бабой». «Ненормальная баба», «сумасшедшая». Я осознавала, с каким отвращением он наблюдает за моими движениями и как отрицательно оценивает мой вкус. Ему не нравились ни моя прическа, ни одежда, ни отсутствие покорности. Комендант смотрел мое лицо с растущим пренебрежением. Однако и я видела немало — это апоплектик, много пьет и имеет слабость к жирной пище. Во время моей речи его большая лысая голова покраснела от затылка до кончика носа, а на щеках стали заметны расширенные кровеносные сосуды, похожие на необычные военные татуировки. Он, наверное, привык командовать, тогда как другие должны были его слушаться, и легко взрывался Гневом. Тип Юпитера.

Я видела и то, что он не понимает ничего из того, о чем я говорила — во-первых, потому, что я приводила непонятные для него аргументы, а во-вторых, не знал многих слов. И что это тип Человека, который презирает то, чего не понимает.

— Он представляет угрозу для многих существ, человеческих и нечеловеческих, — закончила я свою жалобу на Большую Ступню, рассказав о своих подозрениях и наблюдениях.

Комендант не мог понять, шучу ли над ним, или, может, он наткнулся на сумасшедшую. Других вариантов не было. Я видела, как кровь прилила к его лицу, несомненно, это был пикнический тип, который в итоге умрет от апоплексического удара.

— Мы понятия не имели, что он занимается браконьерством. Возьмемся за это дело, — сказал он сквозь зубы. — Возвращайтесь домой и не переживайте об этом. Я его знаю.

— Ладно, — примирительно ответила я.

А он уже встал, опираясь на ладони, и это было явным сигналом того, что визит завершен.

Когда ты уже немолод, следует смириться с тем, что люди постоянно будут относиться к тебе с нетерпением. До сих пор я никогда не задумывалась над существованием и значением таких жестов, как торопливое притопывание, стремление не смотреть в глаза, повторение «да, да», похоже на подражание тиканью часов. Или поглядывание на циферблат, вытирание носа — теперь я хорошо понимаю весь этот спектакль, который должен выражать простую фразу: «Оставь меня в покое, старая баба». Я часто размышляла, сказал он так, если бы то же, что и я, говорил какой-нибудь хороший, молодой, сильный человек, или тоже так бы к нему отнесся? Или красивая брюнетка?

Он, видимо, ждал, что я подскочу со стула и выйду из комнаты. Но мне надо было сообщить еще одну, не менее важную вещь.

— Этот Человек закрывает свою Суку на целый день в сарае. Пес воет там и ему холодно, потому что помещение не обогревается. Или Полиция не может навести порядок, забрать у него Пса, а его самого как следует наказать?

Он молча смотрел на меня минуту, и то, что я приписала ему в начале, называя пренебрежением, отразилось теперь на его лице очень выразительно. Уголки губ опустились, а губы слегка оттопырились.

Также было видно, что он пытается овладеть этим выражением лица, скрывая его за чопорной улыбкой, открывшей большие, пожелтевшие от сигарет зубы. И сказал: