Вечный ветер - [51]

На экране появился Нильсен, сияющий, розовощекий:

— О, да у вас гостья! — Он поклонился Вере: — Теперь я начинаю верить в чудеса.

— Все так просто, — ответила Вера печально.

СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ

— Вы еще не были в моей берлоге. Прошу. Час ранний, попьем чайку с малиновым вареньем. Лесная малина! Представляете, что это такое? Самостоятельно выросшая в земле на опушке соснового бора, а не в водном растворе. У меня есть давний приятель, лесовод Юрий Андреевич Шадрин. Интереснейшая личность. Ярый заступник за все живое. Нашел необыкновенно смышленую расу муравьев. Замечаете? Нашел, и если хотите — открыл. На земле есть еще что открывать.

Мы шли аллеей, мимо ветряков, гудевших в черном небе. Костя сказал:

— В школе мы тоже проводили опыты над муравьями. Помнишь, Ив?

— Пытались увеличить размеры, — сказал я.

— Естественно, и мозг, а следовательно, повысить и умственные способности? — живо спросил Павел Мефодьевич.

— Да. Хотели, — ответил Костя.

— Ну, и как?

— Получались какие-то уроды.

— Надеюсь, гениальные?

— Возможно, хотя ничем не проявляли свою гениальность.

— Другие великие цели помешали вам продолжать эксперименты?

— Да. Мы стали проектировать антигравитационный двигатель.

— Тоже достойная цель. Но утешьтесь, у вас нашлись последователи. Юннаты восьмой школы города Светлые Воды, что стоит при слиянии Шилки и Аргуни! Так вот, недавно в вечерней хронике передавали достижения юных натуралистов из Светлых Вод. Им удалось, как заявил шустрый мальчонка, такой черноглазый, удалось создать новый вид богомола ростом в пятьдесят сантиметров. Вы бы посмотрели на это страшилище! Но этого мало. После мальчонки выступил руководитель этого безобразия, генетик, дядя солидного возраста, и пообещал, что его юные ученики постараются потомков богомола довести до одного метра! Ведь такая нечисть ногу откусит! Единственное утешение — что подобные чудовища нежизнестойки. Ну а вдруг? Я тут же вызвал Комитет контроля за научными экспериментами. Там меня успокоили, что существует закон, ограничивающий поле деятельности «диких» экспериментаторов. Ничего себе ограничения — богомол с овчарку! Прошу!

Павел Мефодьевич жил и работал в доме, напоминающем загородную дачу, окруженную платанами.

Мы вошли в большой холл. Стены из толстых сосновых бревен, пол из полированных досок. На стене, прямо против входа, висела картина, написанная маслом, на ней — древнее поселение: приземистые строения с крышами из соломы, в центре — византийский храм. Березы с гнездами грачей и грачиная стая в синем небе. Я никогда не видел таких поселений, они давно исчезли, остались только немногие храмы в окружении совершенно других зданий, или просто посреди поля, или в парках. Вид жилищ предков, убогая их красота почему-то приковали нас к картине, и я, и Костя долго смотрели на полотно. Павел Мефодьевич стоял поодаль и улыбался.

— Крайняя изба слева принадлежала моему прадеду, Картину писал дед. Нравится?

— Очень! — ответил Костя.

— Еще бы! Русь! Отсюда все пошло.

Он пригласил в свой кабинет, похожий на выставочную залу фотохудожника: стены этой очень большой комнаты покрывали фотографии, главным образом солнечных закатов на море и на суше в разных частях света.

— Я пойду заварю чай, — сказал хозяин, — а то Моя Прелесть до сих пор не научилась делать это как надо. Соблюдает секунда в секунду все манипуляции, до сотой градуса выдерживает температуру, а все не то. У нее отсутствует творческое начало, а без этого невозможно приготовить настоящий чай. Извините и развлекайтесь картинками, здесь найдется парочка любопытных снимков.

— Ничего себе парочка! — оказал Костя, когда он ушел. — Здесь их несколько тысяч и на самом деле есть очень красивые, хотя бы вон тот сбоку!

Косте приглянулся пейзаж, видимо, средней полосы Европейской части России. Всхолмленная равнина, поля, сосновый бор, мрачный настороженный, засыпающий уже, и березовая роща, веселая, смеющаяся, вся в закатных лучах солнца.

Затем меня привлекли фотографии очень древнего вида; их было немного на стенке перед рабочим столом.

— Посмотри! — сказал я Косте. — Вот его родственники и друзья. А ты все еще считаешь его киборгом.

— И у киборга могут быть родственники и друзья по людской линии. Это же гибрид человека и машины, да притом не одной. Хотя… — Костя умолк, впившись в пожелтевшую фотографию, снятую на космодроме.

Группа космонавтов сосредоточенно смотрела в объектив. На молодых лицах застыли наигранные улыбки, которыми они прикрывали тревогу перед неведомым…

Бесшумно вошла Моя Прелесть с подносом. На нем стояли чашки, вазочки с печеньем, сладостями, фруктами. За Прелестью, что-то ворча под нос, шел Павел Мефодьевич и нес большой фарфоровый чайник с рельефными драконами на боках и крышке.

— Не доверяю я этой ветреной механической девчонке. — Он осторожно поставил чайник на круглый стол у окна. — В первую пору нашего знакомства, когда я прочитал ее аттестат, то так был ошарашен ее невероятными достоинствами, что доверил ей чайник и чуть было не лишился своего единственного утешения. Представьте, она поставила его на плиту без воды и еще попыталась свалить вину на меня. Видите ли, я не объяснил ей, что вначале наливается в него вода.