Вечный странник - [3]

Согомон пел последним. Первая песня, вторая, третья… Вардапет не останавливает его. Задумался. Или, может быть, вовсе не слушает? Но вот он поднимает глаза на мальчика, ласково спрашивает, как его зовут, кем были родители, кто заботится о нем и, наконец, велит собираться в дорогу.

Согомон мчался домой как на крыльях.

Девятнадцать сирот, друзей Согомонa, понурив головы, выходили из церкви.

Большая дорога начинается с песни

Вардапета Геворга и Согомона, прошедших долгий, утомительный путь, Вагаршапат встретил грустным перезвоном колоколов.

Маленькие дома с плоскими земляными крышами показались мальчику очень непривычными. Поразило и то, что в этом небольшом городке — скорее даже, большой деревне — было столько церквей, а жители говорили на непонятном языке.

После непродолжительного отдыха в монастырской гостинице вардапет тщательно привел себя в порядок, проследил, чтобы и его юный спутник прилично выглядел и, дав ему последние наставления, направился вместе с ним в приемную католикоса.

Католикос Геворг IV сидел в тронном зале. Для прослушивания он вызвал к себе вардапета Гевонда Жамараряна и Тер-Аствацатуряна — лучших в Эчмиадзине знатоков музыки.

Вардапет Геворг с осторожностью приоткрыл дверь и пропустил вперед Согомона. Мальчик вошел, огляделся вокруг, опустился на колени и, приблизившись к сидящему на троне седовласому католикосу, в низком поклоне приложился сначала к краю его сутаны, потом к руке. Католикос опустил большую ладонь на голову мальчика и благословил его, сказав несколько слов на том же непонятном языке. Согомон беспомощно оглянулся в сторону вардапета.

Святой отец, мальчик нем? — спросил католикос Дердзакяна.

Святейший, сирота не знает армянского языка, он говорит только по турецки.

Католикос нахмурился, недовольно посмотрел на кутинского вардапета. И так как сам он был из Константинополя, пробормотал по турецки:

— Эх, сын мой, зачем же ты пришел сюда, если не знаешь родного языка?

Только теперь Согомон понял причину недовольства католикоса и спокойно ответил:

Не знаю, потому меня и привезли — чтобы учиться.

Прямой и умный ответ двенадцатилетнего мальчика понравился католикосу. А может быть, он вспомнил свое детство? Не вина, а беда этого мальчика, что его родителей заставили забыть родной язык…

Ты смелый мальчик, это хорошо. Теперь посмотрим, что ты умеешь делать, — сказал католикос.

Умею петь, — уверенно ответил Согомон.

Кивком головы католикос дал понять, что слушает его.

Согомону уже не раз приходилось петь перед незнакомыми людьми. И он запел. Пел уверенно, свободно, сначала на турецком, потом шаракан на древне- армянском. Звонкий прозрачный голос заполнил просторный зал.

Католикосу не верилось, что этот сильный и в то же время нежный голос принадлежит тонкому, как соломинка, мальчику с блестящими черными глазами. Каким образом юному певцу удалось вложить в песню столько сердца, столько чувств, что она буквально переворачивает душу? Не одна слеза скатилась по щекам католикоса и исчезла в бороде и усах.

Когда Согомон кончил петь, католикос подозвал его к себе. Мальчик подошел к 'патриарху и приложился к его руке.

— Это я должен поцеловать тебя, сын мой, — сказал растроганный католикос, — приблизься, дай поцеловать твой лоб.

Выслушав единодушную похвалу от Жамараряна и Тер-Аствацатуряна, католикос распорядился вызвать к себе двух семинаристов — старшеклассников, лучших знатоков армянского языка, чтобы поручить им обучение Согомона.

После посвящения в сан Геворг Дердзакян попрощался со своим юным земляком и вернулся в Кутину.

Трудолюбивый ученик

Согомон оказался на редкость способным и старательным учеником. Всего за 3–4 месяца он научился бегло читать, писать и говорить по армянски, и при поступлении в семинарию не уступал никому. Все предметы давались ему с легкостью, однако особую любовь он питал к музыке.

Довольно быстро овладев новой системой армянской нотной записи, Согомон все свободное время посвящал собиранию армянских народных песен. Он увлекся настолько, что нередко занимался этим и на уроках: пристраивался за каким-нибудь широкоплечим учеником, чтобы не попасться на глаза учителю, и, держа тетрадь на коленях, записывал в нее новые песни.

Учителя не осуждали этих «нарушений» юного музыканта, поскольку были уверены, что он приходит в класс, прекрасно зная не только заданный накануне урок, но и выучив новый.

Четыре года спустя его имя было знакомо всем семинаристам от мала до велика. Его прозвали «нотником Согомоном» — за свободное чтение с листа и запись мелодий на слух. Кроме того, он был лучшим певцом церковного хора и лучшим солистом. А по воскресным дням он пел духовные песни в храме, стоя за креслом католикоса, в такие минуты святейшему казалось, что до него доносится голос ангела.

Юный Согомон был также страстным почитателем армянской истории и литературы. На пытливого и любознательного юношу неизгладимое впечатление произвел роман «Раны Армении». Дочитав последнюю страницу, Согомон всю ночь не смыкал глаз: то вспоминались яркие эпизоды романа, то представал образ храброго Агаси, то вставал перед ним сам Хачатур Абовян, автор бессмертного произведения. Он был таким же, как и Согомон, жаждущим знаний юношей, так же, как и он, учился в Эчмиадзинской духовной семинарии. Перед мысленным взором Согомона проходили страницы жизни Абовяна: восхождение на вершину Арарата, годы учебы в далекой северной стороне, возвращение на родину и столь таинственное исчезновение…