Вечный лес - [2]

Мы отправились туда через лес. Эвностий, как настоящий разведчик, шел впереди, ударяя со всего размаху палкой с заостренным концом по тем кустам, которые казались ему подозрительными, и постукивая ею по земле, чтобы отпугнуть ядовитых змей. В другой руке он держал тростниковое перо и табличку из пальмового листа. (Да, у минотавров есть руки, копыта у них только на ногах.)

– Эвностий, о чем ты мечтал, когда я окликнула тебя?

– О Коре, – признался он. – Я писал ей стихи.

Он смутился, но лицо его при этом засветилось от счастья. У него были большие зеленые глаза, будто вобравшие в себя цвет моря, хотя всю свою жизнь он провел в лесу и даже ни разу не выходил из него.

– О чем эти стихи?

– О любви.

– Что ты знаешь о любви, малыш?

Конечно, «малыш» было понятием относительным. К уже имеющимся шести футам роста должен был прибавиться еще как минимум один.

– Это и есть поэзия – писать о том, чего не знаешь. Неужели ты думаешь, что автор «Стука копыт в Вавилоне» когда-нибудь бывал там?

Он стал читать то, что было записано на пальмовом листе, который он нес:

На копытах легких Минотавр влюбленный,

Юную дриаду ищет он упорно,

Что за ним следила из листвы зеленой,

Поправляя томно локон непокорный.

– Ты, наверное, хочешь сказать – тяжелых?

– Нет, это копыто было очень изящным. Он посмотрел на свои собственные и легонько потопал ими по дерну.

– Звучит многообещающе, – заметила я, – но надо отшлифовать. – Что еще можно сказать подающему надежды поэту, если ты сам настолько не разбираешься во всем этом, что не можешь даже отличить подлинный шедевр от дешевеньких стишков?

– Почему это ты бегаешь от меня, девочка?

Кентавр преградил нам дорогу. Четыре ноги, две руки и всклокоченная седая грива – устрашающее зрелище. Но это был Мосх, а он не опаснее пустого бурдюка. Крошечный поросенок, розовый малыш, который еще не скоро превратится в борова, резвился у его ног.

– Вовсе не бегаю, Мосх, просто я слишком занята, чтобы прогуливаться с тобой по лесу. Я иду к Мирре.

– Кто говорит «прогуливаться»? Я всего-навсего хотел поболтать. И может, позавтракать вместе, – добавил он, покосившись на желуди. Кентавры любят их не меньше, чем дриады. Затем, оглядев Эвностия с ног до головы, он сказал: – Привет, парень. Ну, как у тебя дела с девицами, бегаешь к ним?

Эвностий вежливо кивнул, и внезапно оба они ощутили свою причастность к братству рогатых и хвостатых зверей, хотя втайне кентавры считали себя существами высшего порядка по той причине, что у них не четыре, а шесть конечностей. А еще, и это вовсе не мои выдумки, между ними появилось молчаливое взаимопонимание мужчин, которые по-настоящему умеют ценить соблазнительную женщину, причем Мосх, временно потерявший меня, слегка завидовал, а Эвностий, обретший, хоть и в качестве тетушки, гордился.

– Будьте поосторожней в лесу, – крикнул Мосх нам вслед. От него пахло пивом. – Были дурные предзнаменования.

Предзнаменования? Какие? Как жаль, что я не вернулась и не расспросила его поподробнее. Дело в том, что Мосх был туповат и, вернись я, обязательно пристал бы ко мне со своими глупыми и занудными анекдотами.

– Надеюсь, он все же не наступит на своего поросенка, – пробормотал Эвностий. – Я только что сочинил новое стихотворение:

Поросенок,

Крошка нежный,

Весел ты всю жизнь свою.

Отчего же неизбежно

Вырастаешь ты

В свинью?

Мы отправились дальше. Из-за кустов смущенно поглядывала на нас молодая медведица Артемиды, голубая обезьяна весело кувыркалась в вершинах деревьев. В Стране Зверей повсюду кипела жизнь. В те времена еще не надо было ни от кого прятаться и нечего было бояться. Мы, звери, то есть существа вроде кентавров, минотавров и дриад, сочетающие в себе черты людей и животных, не убиваем друг друга и, несмотря на то, что употребляем в пищу птиц и кроликов, никогда не охотимся ради развлечения. Я не хочу сказать, что опасности вообще не существует – попадаются ядовитые змеи, летучие мыши-вампиры, можно повстречать и волка, Да и паниски – козлоногие мальчишки – прославились по всему лесу своим воровством. Но все же истинная причина того, что медведицы Артемиды всегда прячутся за кустами и боятся оттуда выходить, – их редкостная застенчивость.

Наша страна, наш лес – особые. Дубы, кипарисы и вязы, тамариски[3] и кедры; небольшие рощицы, холмы и лужайки все это встречается во многих частях Крита. Но мы, мы жили не в лесу, а вместе с ним и никогда не пытались покорить его, нанести раны, подчинить себе. Мы не рубили деревьев, чтобы построить дом, а просто брали у густых вязов несколько веток или срезали тростник, росший на берегу реки, и строили жилище среди деревьев. Нам было жаль уничтожать растительность у себя под ногами, и поэтому узенькие тропинки заменяли нам специально проложенные дороги. Лес был нашим домом, но мы всегда оставались его гостями, а не хозяевами. В то время мы еще были счастливы.

Минотавр цветами разукрасил гриву, С дерева спустилась юная дриада…

Он остановился:

– Какое слово рифмуется с гривой?

– Крапива, – сказала я, не задумываясь.

– Нет, это слишком мрачно и жгуче, ведь стихотворение очень радостное. Понимаешь, девушка готова ответить на его любовь.