Вечный гость - [20]

В огромной стране маленькому солдатику уже выделен личный участок земли на Арлингтонском кладбище. Бесплатно.

– Рубен, ты не жалеешь о том, что мы потеряли место на Арлингтонском кладбище?

– Нет, не жалею.

Меня можно разбудить ночью, спросить что угодно, – я отвечу на любой вопрос, решу каждую математическую задачку из учебника. Я помню все. В школе нас учили: «Вы должны ответить на любой вопрос из школьной программы, даже если вас разбудили посреди ночи». Нас хорошо учили. Хорошие школы с хорошими учителями в глухой провинции очень далеко от Москвы. Это хорошо, что далеко от Москвы.

Мы разговариваем по телефону. У Рины вечер, у меня ночь.

– Рубен, сегодня я чуть не сломала руку другу. Мы не виделись после армии. Я военная, а он гражданский. Друг решил слишком сильно пожать мне руку, я вывернула ему руку назад.

– Друг русский?

– Да.

– Подожди. Я знаю, что у русских так принято. Здоровый и сильный мужчина старается слишком сильно сжать руку женщине, чтобы она вскрикнула от боли и неожиданности.

– Да. Он хотел только пошутить, но нас учили молниеносно реагировать на неожиданности. Он стоял, согнувшийся от боли, а я извинялась.

– Ты не двинула его головой об стену?

– Нет, а зачем? Ему и так было очень больно.

– В отместку за других женщин.

– Я не подумала об этом.

– Тогда все нормально. В чем проблема?

– Рубен.

– Да.

– Дело не в нем, дело во мне. Это получилось автоматически. Как я буду жить на гражданке?

– Нормально будешь жить. Я не представляю себе американца, который так пошутит. А если в следующий раз кто-нибудь только попробует тебя коснуться, бей об стену.

– Ты ничего не понимаешь. Я не хотела и не хочу никого бить.

– Я все понимаю. Ты из армии, я из детдома. Знаешь, сколько наших попадало из детдома прямо в тюрьму? Иногда смешно получалось. Парня без руки посадили за превышение пределов необходимой обороны. Их было четверо, а он без руки. Милиционеры смеялись, что нельзя наручники надеть. Инвалида приходилось пристегивать к руке милиционера. На безногого легко можно наручники надеть, но тогда пришлось бы его нести на руках.

– А мне что делать?

– Ничего. Просто живи. Только постарайся оставаться в живых целиком, в полном комплекте.

– Но ты понимаешь, что я не хвастаюсь?

– Понимаю. Я все понимаю. Забудь об этом. Это пройдет. Все пройдет, и ты все забудешь. Ты забудешь все.

* * *

Я еду в поезде Мюнхен – Йена. Смотрю в окно на красивые домики и высокие деревья и слушаю «Tous les matins du monde»[5]. Я жила здесь, когда была маленькая, ты жил здесь во взрослом возрасте и топил печь дровами. Не чужое это место.

Я улыбаюсь. Я еду к папе и его семье. Особенно – к моему маленькому брату-герою. Знаешь, Рубен, вы с ним очень похожи. Эти невидимые нити связей, пронизывающие наш земной шарик, стали для меня гамаком надежды. Мы все справимся.

Я люблю немецкие поезда. Люблю, как София, смотреть в окно и наблюдать, как реальность за ним переплетается с «фильмами» в моей голове и плетет объемный узор, который заставляет меня улыбаться во весь рот и во все глаза. Я тебе все расскажу, когда приеду, каждую деталь. А Софию возьму кататься на поезде, и мы посмотрим «кино» вместе и посмеемся.

Я шлю Рине картинки и короткие сообщения. Это так здорово – ехать к тем, по кому скучал, и скучать по тем, с кем ты живешь.

Семья. Подобный Б-гу

Мальчик в очках. Ничего особенного, всего лишь мальчик в очках. Нос горбинкой, легкая сутулость. Я встречал таких в России. Очень редко, но встречал. Редко. Слишком редко. Слава Б-гу Авраама и Иакова, в той стране, где я сейчас живу, таких мальчиков вполне достаточно. От подростков до зрелых мужчин. Зрелых мужчин, знающих себе цену. Настоящих мужчин.

Я – сирота. У меня по документам мало родственников. Да и что хорошего в родственниках, которых выбирал не сам. Что хорошего в родственниках, которых назначил Центральный Комитет Коммунистической партии Народов Испании? Где я и где этот Центральный Комитет?

Родиться сиротой – это здорово. К некоторым из нас в детдомах приезжали родственники. Вечно плачущие женщины, они старались за один день посещения накормить своего биологического родственника на триста шестьдесят пять, а по високосным годам и на триста шестьдесят шесть, дней вперед. Глупость, не имеющая смысла в детдоме. Лучше, намного лучше, потом, вечером, когда все родственники уедут, поделить все по-честному, поровну и спокойно поесть, никуда не торопясь, запивая привезенные сладости чаем из банки.

Так сложилось, я не выбирал. Так получилось, но во многих случаях некоторые детдомовские или интернатовские дети мне ближе по крови, чем кровные родственники Центральной Америки или Западной Европы.

А иногда люди выбирают, или за них выбирают, профессии, принадлежность к которым сама по себе – выбор родственников. Родственники – олимпийские чемпионы, родственники – военные, родственники – альпинисты или подводники. Таким родственникам ничего не надо объяснять, такие родственники не станут задавать глупые вопросы, требующие глупых ответов.

Мальчик, всего лишь мальчик в очках. Благополучный мальчик из благополучной семьи. Михаэль, подобный Б-гу. Вошел, окинул взглядом комнату. Я видел такие взгляды, нам не надо было обсуждать благополучные семьи или благополучные детские дома. Вошел в мою семью.