Вечный день - [8]

Остальные вслушиваются,

Словно жабы в красных пятнах огня.

Их постели — как большой город,

Крытый тайной черных небес.

Поп поет. В ответ ему каркает

Их молитв жуткий пересмех.

Их тела трясутся от гогота,

Руки держатся за вздутый живот.

Поп склоняет колени у кровати.

Он по плечи ныряет в требник.

А больной привстает. В его руке

Острый камень. Рука его в размахе,

Выше, выше. И вот уже дыра

Вспыхивает в черепе. Священник — навзничь.

Крик

Замерзает в зубах навстречу смерти.

Спящие >{40}

Якобу ван Годдису [61]

Над гладью заводи темнеют тени.

В глубине догорает последний свет —

Красное родимое пятно на черном

Теле бездонной ночи. Во тьме

Долины витает над тьмой потока

Зеленокрылый, багряноклювый

Сон, увядая ночною лилией

В желтую мертвую голову старика.

Сон, как павлин, отрясает перья.

Вкруг мягких взмахов лиловым вздохом,

Прозрачной влагой зыблются грезы.

Он в их клубах, словно в дыму.

Большие деревья бредут сквозь ночь,

Длинными тенями дотягиваясь до белых

Сердец в груди у спящих, которым

Месяц, холодный сторож, как старый

Врач, по капле вливает в кровь

Лунную отраву. Они застыли,

Врозь, чужие, немые, злобные

Скрытой яростью темных снов.

Лоб бел от яда. Дерево тенью

Врастает в сердце, пускает корни,

Растет, сосет их соки, сквозь стоны

Вздымаясь ввысь, где у врат полночной

Башни застыла слепая тишь.

В ветвях его — сон. Холодными крыльями

Полосует он тяжкую ночь, на спящих

Лбах чертящую борозды мук.

Он поет. Он звуком больной скрипицы

Скребет пространство. Шествует Смерть.

Волосы по ветру. Крест, прах, жир жертв —

Краски плодов умирающего сада.

Черные видения >{41}

К выдуманной возлюбленной [62]

I

Ты спишь, отшельник, в траурных темнотах

Подвижничеств, под белой пеленою,

И пряди, тронутые тленьем ночи,

Ввиваются во впадины глазниц.

Как отпечатки мертвых поцелуев,

Легли на губы темные провалы;

Виски белеют сыростью подземной,

И черви вкруг тебя заводят хоровод.

Они врастают хоботками в мясо,

Как остриями лекарских иголок,

Тебе не встать, не выгнать их из гроба,

Ты обречен страдать, не шевелясь.

Вращается над черною зимою

Заупокойным колоколом небо,

И душит тяжкой гущей снегопада

Тебя и всех, кто стонет во гробах.

II

Вокруг стоят, как желтые пожары,

Ночные форумы огромных городов,

И, сотрясая факелами темень,

Из ста ворот смерть гонит мертвых в ночь.

Клубясь, как дымы,[63] и шумя, как пчелы,

С тоской они в колючие поля

Летят и оседают на распутьях,

Бездомные в бескрайней черноте.

Их взбрасывает ветром на сухие

Деревья, и они вперяются во мрак,

Но им возврата нет. В пустых просторах

Их мечет буря, как усталых птиц.

Заснуть, заснуть! Где город для умерших?

И вот в закатном пламени встает

Загробный мир, безмолвные причалы,

Тень черных парусов, ладья к ладье,

Вдоль долгих улиц черные знамена

Меж вымерших домов, и белый гнет

Пустых небес, проклятых и забытых,

Где вечен гул глухих колоколов.

Над темными потоками громады

Мостов бросают выгнутую тень,

И душным пламенем багровых ароматов

Сгорает воздух над большой водой.

Как стрелы, в город врезались каналы,

Колыша мягких лилий бахрому.

На гнутых лодочных носах в фонарном свете,

Как исполины, высятся гребцы,

Венчаемые золотою грезой

Заката, темным самоцветом глаз

Взирающие в выцветшее небо,

Где месяц всходит в зелень, как на луг.

Покойники, на голых сучьях корчась,

Не сводят взоров с вожделенных царств,

Зовущих в мягкий сон под бахромою

Вечерним пурпуром колышимых небес.

Тогда навстречу им Гермес-водитель

Кометой голубой пронзает ночь,

И глуби сотрясаются от хора

Покойников, взвивающихся вслед.

Они текут к обетованным градам,

Где золотые ветры веют в вечер,

И где их ждет ласкающим лобзаньем

Подземных врат лиловый аметист.[64]

И города приемлют мертвецов

В серебряную роскошь полнолуний

Тех быстрых летних полночей, в которых

Уже взбухает розами восток.

III

Их сонмы веют над твоею черной

Гробницей, как приветный вешний ветер,

И нежно стонут соловьиным стоном

Над восковой иссохшей головой.

Они приносят в шелковых ладонях

Тебе приветы от моих мучений,

И смерть твою лелеют, как голубки,

Лобзаньем алым вкруг костлявых ног.

Они влагают каменные слезы

Моих страстей в твои пустые руки

И, факельными зыбля пламенами,

Нависшую отпугивают ночь.

Они склоняют над холодным телом

Амфоры, полные душистого елея,

И звездным облаком у врат небесных

Встают, чернеясь, волосы твои.

Они тебе воздвигнут пирамиду,

Чтоб черный гроб твой на ее вершине

Явил тебя неистовому солнцу,

Чей луч в твоей крови — как темное вино.

IV

И солнце низлетает, как орел,

К тебе на темя, озарясь цветами,

И увлажняют солнцевы уста

Потоком слез и грез твой белый саван.

Ты вырываешь солнце из груди

И напоказ несешь его по храму,

И до предельных берегов небес

Огнем встает твоя большая слава —

Вскипает валом в море мертвецов,

И вкруг столпа твоей взнесенной башни

Плывут, взметая пену, корабли,

Чьи песни — как закатный блеск над морем.

И все, что я шептал тебе в мечтах,

Из уст священников прогрянет трубным гулом,

И стоном с темных берегов восстонут

И черный мак и жалобный тростник.

V

Смятенный месяц из немого неба,

Как самоцвет, сияющий из недр,

Влюбленно льется меж твоих волос,

Над томными замедлив городами,

И мертвецы выходят из могил,

Вокруг тебя сплетая хороводы,

И розовыми светами лучатся

Сквозь воздух, как сквозь темное стекло.