Вечный бой - [7]
На столике незаметно появилась деревянная шкатулка, почти до краев наполненная серым порошком, похожим на песок пустыни.
— Одна щепоть этого снадобья, — продолжал муэдзин, — предохранит тебя от смерти. И ты останешься жив, когда все вокруг начнут умирать, сраженные «черной смертью». — Он понизил голос и перешел на шепот: — Состав этого порошка я получил от своего деда — муэдзина мечети Эль-Кемаль, а он в свою очередь — от великого муллы Мустафы Ахмеда. И пожалуйста, поторопись, чужестранец, пока караван-баши не хватился тебя.
Резенфельд улыбнулся.
— Я врач, почтенный Али. Мой долг — помогать страждущим, и поэтому мне нужен не только порошок, но и его состав. Я должен уметь сам приготовлять его.
Муэдзин затеребил пальцами бороду.
— Ты слишком многого хочешь, чужестранец!
— Но разве золото не стоит тайны, почтенный Али? — тихо спросил Розенфельд, доставая из бурнуса еще один мешочек с гинеями и снова пряча его.
На мгновение глаза муэдзина жадно блеснули. Качнувшееся пламя жирника хорошо осветило его костистое лицо, обтянутое пергаментной кожей. Руки, скрещенные на груди, вздрогнули.
— Тайна порошка уйдет со мной в могилу, — глухо проговорил он и провел ладонями по лицу.
— В таком случае прощай, почтенный Али.
Розенфельд подбросил на ладони кожаный мешочек, спрятал шкатулку и шагнул к двери.
— Постой, чужестранец! — сдавленно крикнул вслед ему муэдзин, приподнимаясь со своего места. — Да простит меня Аллах!..
Снадобье приготовляется из костного порошка и высушенных на солнце желез людей, погибших от «черной смерти». Главное, снадобье должно быть достаточно сухим, как песок пустыни в полдень.
Розенфельд подавил довольный смешок и небрежно швырнул на стол мешочек с гинеями.
— Благодарю тебя, почтенный Али!
Он слегка склонил голову, набросил капюшон и, толкнув дверь, вышел в ночь.
Так в самом начале прошлого века австрийский врач Алоиз Розенфельд завладел секретом чудодейственного снадобья, якобы предохраняющего человека от чумы. С возвращением в Европу он не торопился. Еще несколько лет, странствуя по Востоку, Розенфельд испытывал порошок муэдзина на себе и на своих случайных спутниках. Его дороги всегда пролегали через города и деревни, пораженные чумой. Он останавливался в домах больных, ел вместе с ними из одной посуды, укрывался одним одеялом с ними и — оставался здоров. Вера его в магическую силу порошка крепла. Ему казалось, что до победы над чумой осталось совсем немного— год, может быть, два...
Осенью 1816 года, вернувшись на родину, Розенфельд предложил свой рецепт Венскому медицинскому университету.
— Герр Розенфельд, — сообщил ему через несколько дней ректор, — мы, венские врачи, не верим в силу вашего порошка. По нашему глубокому убеждению, он не в состоянии предохранить человека от заражения чумой.
— Но я-то не заболел! — взорвался Розенфельд. Ректор извиняюще улыбнулся и развел руками.
— Случайность, коллега, и только. Надеюсь, вам известно, коллега Розенфельд, что не все, находящиеся в контакте с чумными больными, заражаются.
— Известно! — буркнул Розенфельд.
— Ваше профилактическое средство против чумы нуждается в дальнейших исследованиях. Пока у нас нет обнадеживающих результатов, мы не вправе рекомендовать его практическим врачам.
— Вы их получите, герр Шмидт! — вызывающе ответил Розенфельд. — В Константинополе жесточайшая эпидемия чумы. Завтра же я туда выезжаю!
— Одумайтесь, коллега Розенфельд. Зачем испытывать судьбу бесконечно? Разве вы, рискуя жизнью, мало сделали в изучении чумы? Кто из венских врачей лучше вас знает ее течение и симптоматику?
— И все-таки я еду в Константинополь, герр Шмидт! И сделаю все, чтобы заразиться чумой.
— Напрасно, коллега...
Через месяц в Константинополе его принял папский нунций.
— Сын мой, — мягко сказал он, внимательно выслушав Розенфельда, — я не сведущ в медицине, но ваше горячее желание продолжить на себе испытание восточного снадобья кажется мне интересным, хотя крайне рискованным. Я дам вам рекомендательное письмо в греческий госпиталь. И да поможет вам всевышний во всех ваших деяниях!
— Благодарю вас, ваше преосвященство.
Из особняка нунция Розенфельд вышел в самом радужном настроении. Все складывалось как нельзя лучше. Сам его преосвященство благословил эксперимент, успех которого, по глубокому убеждению Розенфельда, был предрешен. Вера его в снадобье, изготовленное в мечети Эль-Кемаль, была несокрушима, как никогда.
Греческий чумной госпиталь располагался в Пера, одном из окраинных районов города, и Розенфельд, не заходя в гостиницу, где остановился, отправился прямо в госпиталь. На пустынных улицах дымились куски серы: так горожане отгоняли чуму. Двери многих домов были заколочены, окна наглухо забраны металлическими жалюзи и решетками. Обычно многолюдный и шумный Константинополь казался вымершим или навсегда покинутым людьми, и только стаи одичавших собак поскуливая, должно быть от голода и страха, трусливо жались в подворотнях. Ветер с моря гнал низкие тучи, и, проплывая над городом, они цеплялись за верхушки минаретов, разражаясь недолгим дождем.
В кармане кожаного плаща Розенфельда лежали парусиновый мешочек с серым порошком и письмо папского нунция. Он знал: до его триумфа оставалось всего лишь шесть недель. Тогда максимальный срок заражения чумой — карантин — определялся именно шестью неделями.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.