Вечный бой - [31]

О болезнях недостаточности Функу было известно все, сделанное в мире за последние тридцать лет.

Он был знаком даже с работами японца Такаки, и только небольшая по объему рукописная диссертация русского доктора Лунина, пылящаяся в архивах Дерптского университета, была незнакома ему, как, впрочем, и ни одному другому ученому Старого и Нового Света.

Дубы не сбрасывали своих коричневых листьев даже зимой, когда выпадал недолгий снег, и Кеннингтон-парк опустевал и становился грустным, как человек, погруженный в тягостные раздумья. Разгуливая по белым аллеям парка, Функ думал о веществе, которое предстояло ему открыть. В его голове рождались десятки химических реакций. Наутро он ставил их в своей лаборатории, с каждым разом усложняя опыты, дотошно анализируя их, — не было нового вещества.

В парке сходил снег и лужайки вмиг становились изумрудно-зелеными, хотя до весны было еще далеко, и Функ всякий раз поражался безудержной силе жизни, бунтующей в травинках.

Совсем недавно его коллега Гопкинс повторил опыты русского доктора Лунина, не зная о том, что они уже были поставлены тридцать лет тому назад в лаборатории дерптского профессора Шмидта. Опыты Гопкинса несколько отличались от экспериментов Эйкмана и Грийнса как по технике, так и по испытуемому материалу, но привели к тем же неоспоримым выводам. «Ни одно животное не может жить на смеси чистых жиров, белков и углеводов, даже если ему будет добавлен весь неорганический материал, — заключал Гопкинс. — Животный организм приспособлен жить либо за счет растительных тканей, либо за счет животных, а эти ткани содержат бесчисленные субстанции, помимо белков, жиров и углеводов».

Гопкинс был категоричнее Эйкмана и говорил уже не об одном веществе, а о бесчисленных субстанциях, неизвестных науке.

Какова же химическая структура этих загадочных субстанций? В виварии Листеровского института повторили опыты Гопкинса...

В мае в Кеннингтон-парке начинала цвести персидская сирень и высокие каштаны выбрасывали белые свечи. С крокетных площадок доносились веселые голоса игроков и глухие удары по деревянным шарам. Парк оживал и вселял в сердце Функа несокрушимую веру в удачу.

Над поисками неизвестного вещества бились десятки, а может быть, сотни ученых, но Функ почему-то чувствовал, что именно ему судьба уготовила пальму первенства в этих мучительно затянувшихся поисках.

Он не был тщеславен. Он был одержим, и ничего, кроме работы, для него не существовало. Он не верил в силу слепого случая в науке, особенно в такой, как биохимия, где только бесконечный планомерный труд и бессчетное количество химических реакций могут дать желаемый результат, и он будет естествен, закономерен, как ежедневный восход солнца, например. Давным-давно прошли в науке счастливые случайности, и даже открытие сэра Ньютона не было случайным, а легенда об упавшем яблоке — всего лишь легенда, придуманная кем-то на досуге...

Однажды в глухой аллее парка он вновь встретился с леди Меджвик. Они не виделись месяца два-три, Функ, как всегда при встрече с ней, приподнял над головой шляпу и улыбнулся.

— Не правда ли, прекрасный день, леди Меджвик? — проговорил он, поигрывая стэком.

Леди Меджвик остановилась, откинула с лица вуаль.

— Я рада вас видеть, мистер Функ. Говорят, вы стали самым большим специалистом по болезням птиц в Лондоне?

— Не совсем так, дорогая леди Меджвик, хотя я действительно довольно часто имею дело с больными птицами.

— Мой ветеринар, мистер Хоуп, рекомендовал обратиться именно к вам.

Функ учтиво склонил голову.

— Я всегда к вашим услугам. Чем я могу помочь вам, леди Меджвик?

— Дело в том, — взволнованно заговорила она, нервно теребя в руках кружевной платочек, — что мой белый какаду, подаренный бедным Гарри в первый год нашей супружеской жизни, тяжело заболел и доктор Хоуп не знает, как его лечить. Потеря Микки будет для меня ужасна. Микки — последнее, что у меня осталось от покойного мужа.

Функ улыбнулся, перебросил стэк из одной руки в другую.

— А я хорошо помню, леди Меджвик, как мы вместе с Гарри, наняв кэб, ездили в Норсфлит (Норсфпит — район Большого Лондона) на аукцион. Помнится, с молотка шло имущество старого капитана и Гарри купил попугая. Разве он не рассказывал вам об этой истории?

— Не помню, мистер Функ. Ведь так давно это было!.. Вот уже полгода, как мой Микки перестал говорить. Он молча сидит в клетке, и я чувствую — умирает. У него нет сил даже взмахнуть крыльями.

— И лапы его истончены и покрыты наростами, не так ли?

Она внезапно остановилась, вскинула на Функа глаза.

— Вы уже говорили с мистером Хоупом?

— Нет, леди Меджвик. Я не имею чести быть знакомым с мистером Хоупом, но знаю, чем болен ваш Микки, и, кажется, могу помочь ему.

— И вы не шутите, мистер Функ?

— Отнюдь.

— Ради всего святого, мистер Функ!.. Ради памяти Гарри!

Она поднесла к глазам платочек.

— Ведь он был другом вашей юности. Функ мягко коснулся ладонью ее локтя.

— Успокойтесь, леди Меджвик, и считайте, что ваш Микки уже здоров.

— Вы изобрели новое лекарство? Функ развел руками.

— Увы, пока нет. Но его изобрела сама природа. Велите вашей служанке купить несколько фунтов отрубей и примешивайте их к пище попугая.