Вечные темы - [12]

(…я много думал о смерти, пока жил на земле, и давно пришел к выводу, что ее фактически не существует. И совсем не потому, что есть бессмертие каждого отдельного человека. Прекрасная теория утешительного эгоизма, существовавшая во все времена и у всех племен и народов, не должна пониматься столь буквально. Я был даосом в Китае, и дзен-буддистом в Японии, и шиваистом в Индии, и доминиканцем в Европе, и понял, что вся эта великая мудрость в конечном счете бессильна перед лицом небытия. Есть бессмертие тела, но не в данной раз и навсегда форме, потому что материя многолика и неуничтожима. Есть бессмертие духа, но не отдельного человека, а в совокупности его, в преемственности развивающейся мысли, и вектор силы духа на Земле, несмотря ни на что, направлен вверх…)

В последние годы, ознакомившись с генетикой, он решил, что его организм возник в результате мутации, но склонность к бессмертию не передавалась по наследству, и он много раз видел своих правнуков дряхлыми стариками. Знакомство с основами кибернетики привело его к новой теории своего происхождения: выходило так, что он робот, самоорганизующийся, самоуправляемый, и программа, заложенная в нем кем-то, подходит к концу, и близко вырождение. Но и эта теория не устроила его полностью. Он был человеком и не отделял себя от человечества. Начитавшись фантастики, он подчас был склонен думать, что он вообще не землянин, а подкидыш неведомой цивилизации, забытый на чужой планете и вынужденный здесь сиротствовать долгие века. Это было обидно и, по меньшей мере, несправедливо. Он считал себя настолько человеком, насколько вообще возможно быть им. Поэтому и к этой теории он относился с сомнением.

(…разные роли, разные задачи и различное устройство тела. Он был слепым, а я зрячим. Меня могли убить и убивали много раз, но я сам выбирал свой облик, сам придумывал для себя очередную роль и шел на риск несравненно больший, чем он. Я был на гребне истории и постоянно был вынужден удерживать себя от того, что называется вмешательством в судьбу Земли. Я не имел на это права, история Земли должна была твориться только…)

В прежние века, следуя за развитием человеческой мысли, он считал себя порождением то дьявола, то благой силы, но, разумеется, не находил доказательств ни тому, ни другому. Когда он жил в Тибете в облике буддийского монаха, то, тщательно вникая в суть учения, готов был принять себя за бодхисатву — существо, способное принимать любой образ, но сохраняющее свое «я». Но он не умел творить чудеса, и в жизни его ни разу не случалось ничего сверхъестественного. Он уже не вспоминал о многочисленных теориях, приходивших ему в голову во время скитаний среди племен Африки и Америки. Все они не выдерживали никакой критики, ибо в его тело никогда не переселялась чужая душа, а выходило совсем наоборот.

(…да, вечная проблема дуализма души и тела. Что из них первично, что вторично? Что было раньше: яйцо или курица? Напрасно мучились люди над этими вопросами, есть простой и ясный ответ…)

Больше ничего придумать не мог, а от того единственно правильного объяснения своего происхождения сейчас зависела не только его дальнейшая судьба, но и жизнь. Раньше он придумывал свои теории скорее для развлечения, ибо ни одна из них не могла повлиять на его жизнь, но сейчас надо было во что бы то ни стало найти верную. Начав сначала, мысленно проследив свой путь сквозь века и земли, ни разу не сбившись в очередности, он вспомнил все свои перерождения начиная с первого и еще раз удивился необъяснимой мудрости своего тела, никогда не подводившего его. Что бы ни случалось вокруг, казалось, какая-то сила хранит его от смерти, потому что даже если он и был на краю гибели, всегда приходила случайность, спасавшая его. И он полагал, что эта самозащита, развитая до невероятного предела, скрыта в нем самом, не подчиняясь его воле.

(…да, он был так уж устроен, что сжить его со света было делом нелегким, если не сказать точнее — невозможным. Конечно, он не был бессмертным в том смысле, что не подлежал материальному уничтожению. Он мог гореть в огне, тонуть в воде, и пуля и меч могли прервать его жизнь, но этого просто не случалось. Да, это была сверхсамозащита, но были и другие причины, не менее важные, уже не зависящие от него самого. И я был одной из них. Я был обязан следить за ним, вызволяя его из смертельных переделок, но делать это так, чтобы он ничего не знал обо мне. Он скрывался под крылышком у папы Климента VII, полагая, что Ватикан — это самое надежное место в раздираемой войнами Европе. Но ландскнехты Карла V Габсбурга ворвались в Рим, устроили резню на улицах, не щадя никого, и разграбили Ватикан. Мне пришлось добираться в Рим издалека, и в спешке, не успев дооформиться, я напугал до смерти двух бравых германцев, тащивших моего монаха к колонне собора, чтобы сделать из него потешную мишень для своих арбалетов… Я дал ему возможность уехать в Испанию, откуда четыре года спустя он отправился завоевывать Перу в качестве духовника Франсиско Писарро. С тех пор он довольно долго блуждал по Америке, прибавив к своим знаниям секреты индейских колдунов…)