Вечные паруса - [2]

Пора смириться… Да, кажется, пора. После долгих дебатов ученые выбрали тринадцать кристаллопланет в тринадцати системах двойных звезд так, чтобы избежать случайного совпадения. Полгода юркий звездолет "Альфа" нырял в глубинах пространства и времени, и семеро разведчиков дотошно изучали загадочно одинаковые кристаллические миры. Полгода Андрей обшаривал геометрические лабиринты, до рези в глазах всматриваясь в шкалы витаскопов, смутно на что-то надеясь. Двенадцать раз надежда сменялась разочарованием.

Эта планета — тринадцатая.

Да, он хотел найти злополучную бактерию. И не затем, чтобы поколебать авторитет Штейнкопфа.

Просто за немногие годы, проведенные в космосе, он увидел и понял много. Он прочувствовал сердцем и нервами всемогущую силу и жадность жизни. Он находил следы органики на обугленных звездным пламенем астероидах и в пластах замерзшего газа на планетах-гигантах, в смертоносных радиоактивных облаках кометных ядер и в пористых железных шубах остывших звезд. Он видел километровые веретена гловэлл и микронные крестики санаций, огневок, впадающих в спячку при трех тысячах градусов по Кельвину, и радиозолий, умирающих от теплового удара при трех тысячных градуса жизнь пронизывала Вселенную, приспособляясь к самым невероятным условиям.

И он не мог поверить, не мог принять существование навеки мертвого мира — вопреки логике доказательств Штейнкопфа, вопреки очевидности.

Тринадцатая планета тоже мертва. Как те двенадцать — с самого рождения. Что и требовалось доказать.

Какие же тут неудачи? В учебниках космогонии вместо "гипотезы Штейнкопфа" появится "теория Штейнкопфа", а внизу приписка мелким шрифтом: "Экспериментально подтверждена группой советских ученых, в том числе космобиологом А. И. Савиным". Для молодого ученого такое упоминание блистательная победа, почти мировая слава.

И отныне в ночном небе будут тускло гореть тринадцать огней, как дорожные знаки "Проезд запрещен", и на пыльных гранях лабира навеки останутся его следы — последние следы последнего человека — и не смоет их дождь, не сотрет ветер, не скроет трава, — потому что ничего такого нет в мирах класса "К". И не будет.

Не будет.

Свет в камнях уже не пульсировал, а горел ровным пламенем под бархатно-черным беззвездным небом, и какая-то странная затаенность, какое-то неуловимое, ускользающее напряжение сквозило в неподвижности окрестных скал.

— Никак не можешь налюбоваться?

Рядом, попыхивая носогрейкой и кашляя с непривычки, стоял Алексей Кривцов. Носогрейку ему подарила перед отлетом невеста, но закурить трубку астрофизик решился только сегодня. Что же, он прав. Пора думать о Земле, о том, кто и как нас встретит.

Андрей молчал, и Кривцов снисходительно продолжил;

— Лабир… Занятный минерал… Вся эта молодка почти целиком из лабира… Есть мнение, что планеты класса "К" образовались в результате непосредственной кристаллизации дозвездного вещества. Так сказать, холодным способом. Без взрыва. Отсюда — уникальные свойства и самого лабира, и всей планеты…

— Алеша, родной, знаю! И про лабир, и про всю планету! — внезапное раздражение снова захлестнуло Андрея. — Слышал! Читал! Эти уникальные свойства у меня вот где сидят!

Астрофизик попятился, удивленно моргая близорукими глазами.

— Ты что, очумел? Я ведь так, для разговора…

— Прости, — Андрей смутился. — Просто эти кристаллические сестренки мне все нервы измотали. Что-то есть в них, что-то мельтешит, что-то мерещится, а что — никак не пойму. Не верю я в этот вечный покой, не верю…

— Чудак… Другой бы на твоем месте сейчас меню для званого обеда в честь защиты докторской диссертации составлял, а ты сам себя через голову перепрыгнуть хочешь. Доказал ты отсутствие жизни на планетах класса "К"? Доказал. Подтвердил теорию? Подтвердил. Что еще тебе надо? Самого Штейнкопфа переплюнуть?

— Никого я не хочу переплевывать, Алеша. Просто где-то есть во всей этой правильности ошибка. Чувствую я ее, а поймать не могу…

Кривцов пожал плечами и собирался отойти, но Андрей остановил его:

— Постой, что ты там про молодку говорил?

— Про какую молодку?

— Ну, про ту, что целиком из лабира…

— А… Только то, что эта планетка — самая молоденькая из тринадцати. Ей еще и десяти миллиардов годков нет… В самом соку…

И опять что-то метнулось в мозгу, не успев стать мыслью — тень догадки, дразнящий проблеск в тумане.

Кают-компания наполнялась. Почти весь экипаж был здесь, не хватало лишь капитана. Андрей вернулся к столу, так и не задернув портьеру. К нему наклонился Медведев, научный руководитель экспедиции:

— Вы все закончили, Андрей Ильич?

— Почти. Остался только витаскоп в квадрате 288-Б. Остальные я демонтировал. Результаты прежние: полное отсутствие органики. Тринадцатая стерильная планета.

— Ну что же… Кажется, Штейнкопф действительно прав. Все сходится…

— Очень уж точно сходится, Петр Егорыч. Настолько точно, что начинаешь сомневаться.

Медведев смерил биолога долгим оценивающим взглядом:

— У вас есть сомнения?

— Да нет, собственно… Все факты как будто верны…

— Почему вы оставили витаскоп в квадрате 288-Б? Это, кажется, у Белого озера.

— Да, это у Белого озера. Собственно, я не успел еще туда добраться… И потом… Может быть, его оставить пока, Петр Егорыч?