Вечные любовники - [44]

— Огромное спасибо, — снова сказала она, потому что Чезаре одним изящным движением выложил ей на тарелку рядом с форелью горку зеленого горошка. Только она так может: взять и влюбиться в официанта; даешь себе слово вести разумную, правильную жизнь и вдруг, ни с того ни с сего, начинаешь сохнуть по совершенно неподходящему парню, который вдобавок вдвое тебя моложе. Ей, правда, пятьдесят девять ни за что не дашь; самое большее сорок, а то и тридцать восемь, как сказал месяц назад один тип в «Скипетре», когда она попросила его угадать, сколько ей. Увы, между этим типом и мистером P.P. большая разница.

— Я давно хотел тебя спросить… — продолжал Фиц.

Она улыбнулась и кивнула. Официант наверняка понял, что она на него положила глаз, — в этом нет никаких сомнений. Она умела замечательно подмигивать, едва заметно, чуть-чуть прикрыв один глаз. И так естественно получалось. «Ужасно смешно ты подмигиваешь», — говорил ей Эдди Лаш. «Гениально получается», — хвалил ее Симпсон. Или это был не Симпсон? И зачем только она за него вышла? Вел себя по-хамски, и рожа у него тоже хамская…

— Ты себе просто не представляешь, какое это удовольствие копаться в саду, строить стену. Никогда не думал, что смогу построить стену.

Он ей все уши прожужжал про свой дом на море, какие у него там цветочные клумбы, какая изгородь из плюща за решеткой, отделяющей дом от внешнего мира. Рай земной, одно слово! Он ужасно гордился тем, что сделал, и гордился по праву, ведь сад он разбил собственными руками, можно сказать, из ничего. Сад этот даже какой-то премии удостоился — го ли как лучший на южном берегу, то ли во всем мире, то ли еще за что-то.

— Дом с садом я мог бы продать очень выгодно. Начинаю уже об этом подумывать.

Она кивнула. Чезаре виртуозно собирал тарелки со стола, где обедали четыре бизнесмена. Все четверо дородные, краснолицые, и все женатые — у женатых мужчин сытый взгляд, это сразу видно. За соседним с ними столиком сидели немолодой мужчина, тоже женатый, и совсем еще девчонка — наверно, моложе его вдвое, а рядом еще одна парочка: вид у обоих такой, точно задумали они что-то уж очень неприличное. В центре зала, рядом со стойкой, на которой стояли салаты и фрукты, за большим столом сидели шесть человек, мужчины и женщины. Эту же компанию она видела пару недель назад, тогда они обсуждали покрытие теннисных кортов.

— Когда удается сделать так, как хочется, — говорил Фиц, — интерес обычно пропадает.

Метрдотель подозвал другого официанта, полного итальянца, совсем молоденького, моложе, чем Чезаре, его имени она не знала. Но Чезаре, который в этот момент оказался свободен, отозвался первым и, крикнув: «Pronto! Pronto!», проворно поспешил на зов.

— Так ты собираешься продавать дом, Фиц?

— Еще окончательно не решил.

По четвергам он часто рассказывал ей про женщину, на которой женился. Человеком, по его словам, она была надежным, ответственным — вот только все время болела и детей иметь не могла. Двадцать три года они прожили вместе — срок немалый, за это время всякое может случиться. А потом она умерла.

— Чесотка замучила, — пожаловался Фиц. — Даже сейчас, когда за шестьдесят, никак не проходит.

— Тебе столько ни за что не дашь, — автоматически отозвалась она, наблюдая за тем, как официант обслуживает компанию за большим столом в центре зала. Они заказали стейк на косточке — фирменное блюдо «Сан-Микеле». Фиц сказал еще что-то, но и эти слова в ее сознании не отложились.

— Я часто думаю, что хорошо было бы жить в Лондоне, — донеслось до нее.

Фиц, не отрываясь, смотрел на нее, ожидая, что она скажет в ответ. «Жизнь тебя здорово побила», — сказал он ей, когда они встретились во второй раз. Тогда он подолгу внимательно смотрел на нее, как смотрит сейчас, и повторил эту фразу дважды. Она ему объяснила, что так живут все актрисы: всегда на нервах, все время в ожидании — а вдруг дадут эту роль, а вдруг перепадет та, живешь в вечном страхе, что откажут. «Такая уж профессия, — сказала она тогда. — Легко жить не получается».

А вот у него получалось. Все эти годы жизнь не только его не била, но складывалась вполне удачно. С этой сверхнадежной женщиной он был как за каменной стеной. Жил себе с ней в доме у моря и беды не знал. Она, конечно, со всеми своими болезнями, тоже была не подарок, с больными ведь жить не просто. Стоило ей отдать Богу душу, как ему стало себя ужасно жалко. И не удивительно, бедный Фиц! Поначалу он ужасно страдал оттого, что друзья на вечеринках знакомят его с одинокими женщинами, вдовами, старыми девами, раздавшимися, неряшливо одетыми. Как-то в четверг он рассказал ей об этом, а в другой раз признался, что спустя год после смерти жены обратился в бюро знакомств, где ему предложили женщин помоложе. Но и из этого ничего не получилось. За чашкой чая в Цейлонском центре первая претендентка сообщила ему, что ее покойный муж был крупным чиновником в фирме, выпускающей химические препараты, что ее старшая дочь вышла замуж за австралийца, что сын работает в гонконгской полиции, а младшая дочь вышла замуж за зубного врача из Вустера. Весь вечер она не закрывала рта, чего только ему не наговорила, призналась даже, что не переносит жары и что у нее потеют ноги. Другую женщину он пригласил на новую постановку «Держи порох сухим, Анни», а третью повел в бар, где она, не прошло и получаса, стала отпускать крепкие словечки. Бедняга Фиц! Он всегда был простым солдатом. И как он не понимает: бюро знакомств ему не подходит, там никого, кроме неудачниц, не бывает, да и быть не может.