Вечность как предчувствие - [31]

Молчун бросил на меня косой недовольный взгляд и первым нырнул в нужный проход, а я осторожно пошла следом. Внутреннее ощущение опасности озадаченно молчало. Мой верный спутник тоже не замечал ничего подозрительного. Посмотрев по сторонам, я нахмурилась. Где–то за следующим поворотом притаилась опасность, не имеющая ни имени, ни облика, ни… ощущения. Ловушку замаскировали на совесть, но и это меня никогда не останавливало. Рано или поздно она себя проявит, и уж тогда и подумаем, как быть. К тому же, у меня возникло нехорошее подозрение, что проявит себя ловушка в самый последний момент, а это значит… Пес, обернувшись, согласно фыркнул. Верно, дружок. А это значит, что медлить здесь нельзя и все придется делать очень быстро.

Коридор достаточно быстро привел нас в тупик. Осмотревшись, я на ощупь проверила стены. Нет, никаких знаков, кроме только лишь… Молчун, крутившийся в левом углу, предупредительно крякнул. Я подошла к нему и провела ладонью по стене, кончиками пальцев изучая скупо начертанные грубые символы. Так. Вертикаль — руны бытия, горизонталь — руны небытия, диагональ… Ага. Мое сердце учащенно забилось. Кажется, я нашла то, что прежде так долго и безуспешно пыталось обрести братство темных… Улыбнувшись, я молча поздравила себя с долгожданной находкой. Вот оно — сокровище, затерявшееся в эпохах после Войны, тайна, ключи к которой мы, несмотря на все усилия, так и не подобрали…

— Спрашиваешь, что это? — я, достав из сумки свиток, быстро переписывала символы. — Это, солнце мое, тайнопись темных. Вот именно. Древние темные были чрезвычайно подозрительны, и все летописи составляли только с помощью разработанной ими же тайнописи. Как зачем? Чтобы светлые или сумеречные не добрались до их секретов. Конечно, были. Да и сейчас есть. Хм, ну, как тебе сказать… Например, ни свет, ни сумерки не видят граней мира. Сначала — толком не научились, а после эпохи Войны — растеряли остатки знаний. И потом кусали локти и мечтали подобраться к этой тайне через темных, но так им ее и раскрыли. Ага, угадал. После эпохи Войны ключи к тайнописи потерялись, и те летописи, которые до нас дошли, по сути, бесполезны — их невозможно прочитать.

Молчун, поразмыслив, вопросительно ухнул. Отвлекшись от переписывания, я бросила на него удивленный взгляд:

— Да ты что! Нет уж, я лучше буду до порога Вечности собирать по мостовым деньги, чем продам тайнопись искателям! Конечно, они за такое все свои закрома выпотрошат… а потом снова их наполнят, продав ключи светлым или сумеречным. Разумеется, не скажу ни слова и отнесу знания в братство, — и насмешливо улыбнулась: — А почему, как ты думаешь, в гильдии однажды ввели запрет на учебу темных? Мы всегда пожертвуем любым походом ради загадок тьмы и, конечно же, ничего о них никому не доложим. Я тебе потом как–нибудь расскажу, как я пробралась в гильдию, а сейчас не мешай мне, будь другом.

Мой спутник послушно замолчал, а я продолжила быстро переписывать символы. Тайнопись темных была исключительно сложна, и в первую очередь тем, что одно слово писалось не тремя–пятью рунами, а десятью–шестнадцатью. И голову скорее сломаешь, чем угадаешь верное значение слова и составишь из них правильное предложение. Четыре эпохи темные бились над тайнописью, но даже то, что сумели–таки разгадать, может оказаться в корне неверно. Внимательно ощупав стену, я сверилась с написанным, бережно сложила листок и облила его зельем сохранности. Что бы ни случилось, вода не разъест чернила, а огонь не сожжет бумагу… Все. Пора за башенкой.

Выбравшись из лабиринта, я отхлебнула чая и посмотрела на небо. Солнце склонялось к закатным сумеркам. Так я и думала. В пещерах за поисками время летит незаметно, и пробыла я там дольше, чем планировала. Закрыв бурдюк, я закатала рукава и бодро полезла наверх. Скоро приплывет рыбак, да и проклятье незнания вот–вот сработает, кожей чувствую… Медлить в любом случае не стоит. Я невольно посмотрела вниз. Вернее, уже срабатывает. Скала медленно погружалась в морскую пучину. Может, проще и правильнее было сначала добыть башенку?.. Но тайны древних темных всегда оставались для меня на первом месте. Я поползла быстрее, в считанные мгновения добравшись до вершины, над которой уже кружил Молчун. И вот здесь–то меня ждала вторая неожиданность.

Верхушка скалы напоминала неглубокую глиняную чашу, шагов двадцать на двадцать в длину и ширину, а искомая башенка, искрясь в лучах солнца, лежала от меня на расстоянии вытянутой руки… И примерно там же находились двое незнакомых субъектов. Я подтянулась, по пояс высунувшись из–за каменистой кромки, и так и замерла, растерянно уставившись в одну точку. В одно лицо. Лицо — до боли знакомое и до ужаса чужое. Как в мире могли существовать два столь похожих друг на друга человека?.. Я не знала. И хотела бы знать, и боялась этого. Но высокая сутулая фигура, взъерошенные рыжие волосы, прямой нос, большие серые… нет, серо–голубые глаза, лучащиеся светом… И шестнадцать–семнадцать лунных сезонов — моих и Джаля — в те давние времена, когда мы только выходили на тропу свободного поиска… И судорожно сжимается сердце, и темнеет перед глазами…