Вечное возвращение - [6]

Вдруг из-за поворота показались какие-то люди.

— Стоять! — грозно приказали они. — А то счас постреляем, как цыплят!

И сразу же начали стрелять: бах! бах! бах!.. Пули мимо Егорова уха: фьють! фьють! фьють!.. Ну, естественно, замерли Егор с господином Шульцем на месте. А куда деваться?.. Вперед — убьют! Назад — тупик с мертвецами… Неизвестные с профессиональной ловкостью вывернули им карманы, забрали у господина Шульца так ему и не понадобившийся «кольт 45» и, больно скрутив пленникам руки, а заодно плотно завязав глаза, быстро повели. Сначала в гору, потом под гору, потом поехали (скорее всего, на дрезине), потом приехали; лестницы крутые пошли, разговоры, запах махорки, хлопанье многочисленных дверей… Наконец повязки с глаз сняли (руки связанными оставили); смотрит Егор: большая комната со столом. А на столе сидит хмурый карлик с лицом, как кусок вареного мяса. В углу рта папироса дымится.

— Да это же наш скунс, — шепчет Егору господин Шульц. Пригляделся Егор, действительно, вроде он.

Тут дверь в комнату отворилась, и на пороге появился здоровенный детина в папахе и с винтовкой.

— Товарищ Драченко, — докладывает, — кулаков из райцентра привезли. Куда их девать? Подвалы все забиты.

— Чем забиты? — спрашивает скунс.

— Монахинями.

— К стенке их!

— Кого — их? — не понял детина.

— Монахинь.

— А кулаков в подвалы?

— Нет, — сказал скунс, — тоже к стенке.

— А в подвалы кого? — снова не понял детина.

— Никого. Всех к стенке!.. А в подвалы — реквизированный картофель.

— И этих двоих тоже к стенке? — показал детина винтовкой в сторону Егора и господина Шульца.

— Двоих? — слегка удивился скунс. — Ну-ка, дай я на них погляжу.

Поглядел. Пристально так. Сначала на Егора, потом на господина Шульца.

— Да, — кивает, — этих тоже.

И Егора с господином Шульцем провели недлинным коридором во внутренний дворик, поставили у кирпичной стены. И — расстреляли.

6

Снова очнулся Егор. На сей раз в стеклянном гробу. «Неужели чекисты по-христиански схоронили», — поразился он и огляделся. Вокруг была небольшая комнатка, сплошь увешанная красивыми коврами. Даже на потолке был ковер. Вылез Егор из своего гроба и сразу же увидел… Варю. Живую. Она стояла с распущенными волосами и в длинном полупрозрачном платье. Егор так и ахнул от удивления. И Варя тоже ахнула. Егор по лицу ладонью провел. И Варя провела. Егор насторожился. И Варя насторожилась. Егор ногой топнул! И Варя топнула! Вот тут-то до Егора и дошло, что он и есть Варя! И что перед ним обыкновенное зеркало. Прошелся Егор по комнате туда-сюда. Странное состояние. Груди вперед тянут, зад назад. Чудно, одним словом! Не успел он как следует свыкнуться со своим новым положением, как раздался осторожный стук в маленькую дверь. И послышался голос, очень знакомый.

— Мадемуазель Дюваль, — промурлыкал голос, что твой кот, — позвольте войти. Это я, Иван Сергеевич.

— Ну входи, — говорит Егор, а сам своему бабьему голосу дивится.

Дверца тотчас отворилась, и в комнату вошел… господин Шульц в старинных одеждах. А может, его фантом (Егор уже основательно во всем запутался). Подойдя к Егору, вернее, к Варе, а еще вернее, к мадемуазель Дюваль, Иван Сергеевич галантно поцеловал у нее ручку.

— Как изволили почивать, дорогая Луиза?

— Да ничего, — отвечает Егор. — Нормально.

А Иван Сергеевич руки не отпускает, девичьи пальчики поглаживает.

— А я за вами, — мурлычет. — Окажите честь, отужинайте со мною при свечах. — И вдруг как схватит Егора за сиськи, и ну их мять!

— Но! но! но! — завопил Егор, прямо-таки ошарашенный подобным обращением.

— Мадемуазель Дюваль, Луиза… Лизанька… — страстно бормочет Иван Сергеевич, покрывая быстрыми поцелуями Егорово лицо. — Прошу… у-мо-ля-ю… одну только ночь!..

И тут же, не давая Егору опомниться, легко подхватил его на руки и понес в темный проход за дверью. Довольно долго он тащил Егора узким и длинным коридором, затем надавил кнопку в стене, стена отъехала, и они очутились в спальне.

Иван Сергеевич из хрустального графинчика в хрустальную же рюмочку винца налил.

— Отведайте, — протягивает, — Лизанька. Ваше любимое. Бургундское.

Егор отведал. Честно говоря, так себе. Слабенькое. Первачок, пожалуй, крепче будет. А Иван Сергеевич уже мягко, но настойчиво тянет Егора к кровати.

— Лизунчик, — хрипло шепчет пересохшими от волнения губами, — вы обещали именно сегодня. В годовщину вашей смерти.

Понял тут Егор, что ежели он и дальше будет свое инкогнито хранить, то Иван Сергеевич его, пожалуй, и… От одной этой мысли Егора в жар бросило. Этого мне еще не хватало, думает, не ровен час и рожать придется.

— Вы же обещали, Луиза, — прямо-таки сгорает от похоти Иван Сергеевич. — Вы же обещали…

— Ничего я вам, господин Шульц, не обещал, — холодно сказал Егор. — Не придумывайте.

Иван Сергеевич резко голову откинул, словно его в лоб звезданули.

— Егор?!! — говорит еще более охрипшим голосом. — Ты, что ли?..

— Я, — отвечает Егор.

Тут господин Шульц, Иван Сергеевич, как начнет хохотать. Хохочет и хохочет… На кровать повалился, слезы из глаз ручьями бегут.

— Ой, не могу! — корчится будто в судорогах.

— Вам все смешочки, — Егор тяжело вздыхает. — А мне теперь каково?.. Даже по нужде не сходишь по-нормальному.